— Я очень страдал! — добавил шарлатан просто. — Моему благодетелю нужен был человек, владеющий основами магического искусства. Он привел меня в свой дом, вылечил, окружил заботами, оградил от моих врагов, а затем перевез в свое имение на острове. Он рассказал мне о страсти, что сжигала его, и попросил составить для него приворотное зелье.
— Впервые слышу о том, чтобы можно было добиться взаимности от денег, — сказал Конан.
Арвистли глупо уставился на него.
— О чем ты говоришь, киммериец?
— Я говорю о той подлинной страсти, которая не дает Кэрхуну покоя ни днем, ни ночью. О его неразделенной любви к большим деньгам.
— Господин Кэрхун достаточно богат, чтобы… — начало было Арвистли, но Конан бесцеремонно прервал его.
— Как бы ни был он богат, ему нужно больше. Вот что я хотел тебе сказать. По-твоему, все обстоит так романтично? Господин Кэрхун влюблен в супругу своего дядюшки, поэтому он жаждет взаимности — а теперь, когда она овдовела, появилась возможность заполучить ее в жены… Так?
Арвистли кивнул, однако выглядел он при этом немного растерянным.
— В общем и целом, да, так.
— Кэрхун вполне довольствовался бы деньгами своего покойного дядюшки, без необходимости брать в жены его супругу.
— Ты дурно судишь о нем! — вспыхнул вдруг Арвистли. — Не смей при мне говорить о Кэрхуне такие отвратительные вещи!
Конан с любопытством смотрел на это неожиданное проявление силы духа. Киммерийца как будто забавляла горячность мага. Даже взгляд холодных синих глаз варвара немного смягчился.
— Ты думаешь о нем гораздо лучше, чем он заслуживает, — сказал Конан примирительным тоном. — Дай срок, и ты убедишься в том, что я не ошибаюсь. У меня было время убедиться в том, что в большинстве случаев люди охотно оправдывают худшие наши ожидания. Впрочем, ты мне начинаешь нравиться. Твоя глупая преданность этому негодяю выглядит трогательно.
Конан встал с кресла и навис над съежившимся магом настоящей горой.
— В любом случае я запрещаю тебе давать какие-либо действенные зелья Кэрхуну или кузинам.
— Но они просят, — пролепетал Арвистли. — Как я могу отказать им?
— Я ведь тоже прошу, — с угрозой проговорил варвар.
— Я не сумею сказать «нет»…
— Ты ведь говоришь «нет» мне, — сказал Конан.
Арвистли моргнул и жалобно вздохнул.
— Похоже, я попал в переделку, — сказал он. — Посоветуй, что мне делать?
— Дай какую-нибудь безопасную мазь, без наговоров и заклинаний. Обмани их. Только не рассказывай мне, что тебе не доводилось этим заниматься, — все маги жулики и обманщики, кроме наиболее злостных негодяев.
И произнеся эту заключительную фразу, киммериец вышел из комнаты, оставив Арвистли в полном смятении.
Глава седьмая
Пираты-призраки
После Аграпура торговый караван, вместе с которым ехали путешественники, претерпел существенные изменения. К путникам добавилось еще семеро купцов со своим грузом, верховыми животными, телегами и слугами; все они направлялись в Кхитай и Вендию. Возле переправы путешественникам предстояло расстаться с караваном, поскольку торговцы намеревались обойти море Вилайет по южному берегу, в то время как Масардери и ее свита собирались сесть на корабль и плыть до острова, где у Кэрхуна было имение.
Путешествие до самого берега моря Вилайет прошло для путников без особенных приключений — если не считать того, что встречи болтливых кузин с чернокожими слугами Масардери сделались регулярными: каждую ночь слышалось хихиканье из их палатки. Масардери никак не показывала Конану, что помнит проведенное с ним в постели время. Она держалась с киммерийцем приветливо и ласково, но без всякой интимности. Конан не настаивал на продолжении их отношений. В конце концов, ему слишком хорошо было известно, какая сила толкнула Масардери в его объятия, и пользоваться магией в любви он считал ниже своего достоинства. Если уж на то пошло, у Конана имелись собственные чары, данные ему богами.
Он знал, что нравится Масардери. Знал и то, что она признательна ему за молчание. Масардери принадлежала к числу женщин, которых смущали порывы необузданной страсти.
Кэрхун молча злился, а Арвистли тащился чуть в стороне от своего благодетеля и виновато моргал белесыми ресницами. Единственный человек, который обращался с Арвистли по-прежнему весело и с уважительным любопытством, был Мэн-Ся. Молодой кхитаец без конца расспрашивал Арвистли о разных заклинаниях, о людях, с которыми водил знакомство маг. Закончилось тем, что Арвистли взмолился:
— Ты вытаскиваешь из меня сведения клещами! Пощади, Мэн-Ся! Я уважаю твое стремление к знанию, но не приходило ли тебе на ум, что не всякое знание идет на пользу человеку? Умоляю тебя, ради всех богов и всей философии, которую ты чтишь; — не пытайся применять на практике то, о чем я тебе сообщил. Однажды человек изготовил зелье по моему рецепту — и дело закончилось смертью. Я до сих пор оплакиваю его… ее. Ту женщину. Конан знает. — Он вздохнул. — Мне не нужна на совести еще одна смерть.
— О, прости! — кхитаец сразу стал серьезным и поклонился. — Я был слишком назойлив, учитель Арвистли. Но кладезь твоей премудрости заинтересовал меня сверх всякой меры, а наша философия учит, что нельзя увлекаться ничем сверх меры.
