— Учителю не следует просить у меня прощения, — заверил Мэн-Ся. — Для меня большая честь путешествовать в вашем обществе. Я должен поразмышлять над разницей между именами «Мэн-Ся» и «Ляо-Сё». Возможно, таким образом я постигну самую глубинную суть моего характера и пойму, чем то, кем я являюсь, отличается от того, кем меня считают другие люди…
Конан только покачал головой. Парнишка, на его взгляд, слишком увлекался отвлеченными материями. Когда-нибудь это крепко помешает ему в жизни.
Впрочем, Конан ничего не имел против общества молодого кхитайца. Мэн-Ся едва вышел из подросткового возраста — вряд ли ему исполнилось больше двадцати. У него был быстрый взгляд и веселая улыбка. По каждому поводу он охотно заливался смехом. И еще, присмотревшись, Конан понял, что руки у кхитайца, хоть и малы и худы, на удивление сильные. Это стало очевидно, когда он поднял бурдюк с питьем. Полный бурдюк был довольно тяжелым, но кхитаец поднял его тремя пальцами и без особого труда.
День тянулся медленно. Разговоры то начинались, то смолкали. До следующего колодца оставалось еще несколько колоколов пути, а у многих уже опустели бурдюки.
Масардери тоже выглядела усталой. Пыль лежала на ее покрывале, на руках. Она подъехала к Конану и его кхитайскому знакомцу.
— Как забавно, что вы встретили здесь приятеля! — заговорила она.
Конан протянул ей фляжку с вином.
— Выпейте, вам станет легче.
Она понюхала флягу.
— Это же неразбавленное вино!
— Да. И никто еще не умирал от жажды, имея при себе неразбавленное вино!
Она покачала головой:
— Я послушаюсь вас, ведь вы мой телохранитель и лучше всех знаете, что требуется для моей безопасности. Но учтите — я опьянею и начну говорить глупости.
— Такова моя сокровенная цель, — объявил Конан.
Кхитаец рассмеялся. Его узенькие, сильно сощуренные глаза отлично примечали, что женщина заигрывает с Конаном и что он охотно отвечает на ее заигрывания. Что ж, Мэн-Ся был этому только рад. Ему нравились счастливые люди.
Масардери отхлебнула из фляги и вернула ее Конану.
— А вы правда были учителем в Кхитае?
— Я преподавал философию, — сказал Конан и помрачнел. — Довольно об этом! — предупредил он.
— Почему?
— Потому что вы будете смеяться. Я достаточно изучил ваш характер.
— Вы правы. — Масардери вздохнула. — Ладно, поговорим о чем-нибудь другом, менее забавном… и… что это? ЧТО ЭТО ТАКОЕ?
Последние слова она проговорила шепотом, но так зловеще, что у Конана мороз прошел по коже.
Он ничего не заметил, однако кхитаец тоже уставился в ту сторону, куда смотрели неподвижные глаза Масардери, и капельки пота выступили на плоском лице юноши.
— Что это, учитель? — повторил он, хватаясь за маленький кривой лук, висевший у него через плечо.
Конан повернулся, по ничего не увидел. Только песок и редкие торчащие из песка колючие растения.
— Я ничего не вижу, — сказал Конан, но тем не менее обнажил меч. — А вам лучше отойти к карете, — обратился он к Масардери. — И не отходите от кареты ни при каких условиях, слышите?
Масардери, бледная, но собранная и готовая действовать, молча кивнула и поскакала к карете.
Конан снова осмотрелся по сторонам. Ничего. Но он привык доверять даже самым странным и невероятным сообщениям своих спутников — особенно если они советовали держаться настороже — и потому продолжал сжимать меч обеими руками. Кхитаец положил на тетиву первую стрелу.
— Оно было здесь, учитель! — возбужденно прошептал он. — И оно никуда не ушло. Оно ожидает, пока мы отвернемся, чтобы напасть.
— Какое оно с виду? — спросил Конан.
В отличие от кхитайца он не считал нужным понижать голос. Проклятье, если враг хочет напасть на них — пусть нападает! Конан не станет прятаться.
Но кхитаец не стал отвечать. Он просто покачал головой, показывая, что не находит нужных слов для описания чудища.
Конан придержал коня и развернул его, чтобы быть поближе к карете. Караван продолжал двигаться вперед как ни в чем не бывало. Если какое-то незримое чудище и следит за путниками, то в караване его, по крайней мере, еще не заметили.
Масардери велела раздать своим невольникам сабли. Конан одобрил эту меру. Негры, получив в руки оружие, преобразились — широко расправили плечи, заулыбались. Прежде у Конана не было случая поговорить с ними, но во время путешествия он непременно найдет такую возможность. Не исключено, что Конан встречался в своих прежних странствиях по Черным Королевствам с их племенем.
И тут раздался отчаянный крик одной из кузин, что сидела в карете. К ней присоединилась и вторая. Конан галопом погнал коня туда же, мысленно проклиная себя за медлительность: нельзя было позволять Масардери отдаляться от себя даже на двадцать шагов!
Из-под земли медленно вырастал гигантский змей. Он был похож на кхитайского дракона — с длинным извивающимся туловищем, с зубастой пастью и тонкими, как хлысты, усами, по четыре с каждой стороны.
Движения змея сопровождались шипением и особенным потрескиванием, как будто пластины, покрывавшие его тело, при соприкосновение стучали.
Змей раскрыл пасть, обнажая три ряда длинных острых зубов. Раздвоенный язык вышел из пасти и задрожал, едва не касаясь кончиками лица Масардери.
