Вельяминовы. Время бури. Книга 3 - [18]

– Боятся, что я оружие сделаю… – Констанца ковыряла в омлете сгибающейся вилкой. На завтрак она получала икру, французские сыры, паштет из лосося, свежевыпеченный хлеб, и круассаны. На картонную тарелку клали виноград, персики и сладкие, тающие во рту груши. Констанца жевала горбушку, намазанную маслом, и залпом выпивала два стаканчика кофе. Эсэсовец, внимательно, смотрел за каждым ее движением.

Большую часть времени Констанца проводила на кровати, закинув руки за голову, глядя в потолок. Иногда она перекочевывала на стул, затягиваясь сигаретой, отхлебывая кофе. За десять месяцев, она успела составить в голове с десяток статей, и начать новую монографию, об элементарных частицах, основанную на проблемах, которые они с Этторе обсуждали в Риме. Все волновые уравнения Констанца помнила наизусть.

– Когда мы выберемся отсюда… – она отодвинула почти нетронутую тарелку, требовательно протянув руку, – я запрусь в лаборатории, и буду писать, целыми днями. Этторе тоже, я уверена. Где он, что с ним? – Констанца размяла сигарету, солдат щелкнул зажигалкой. Она ни с кем не говорила, кроме своего визитера. Констанца, ночами, вспоминала голос Этторе. Она думала о брате:

– В Лондоне считают нас мертвыми, – понимала девушка, – скорее всего, списали наше исчезновение на двойное самоубийство. Но Стивен меня, конечно, искал. Он, Маленький Джон, его светлость. Питер здесь, в Германии… – девушка скривилась:

– Фашист. Впрочем, он меня не увидит. Я здесь оставаться не собираюсь, и Этторе тоже, – Констанца не сомневалась, что Майорана не даст согласия работать на Гитлера.

– Он человек чести… – Констанца, покуривая, скосила глаза на пистолет второго солдата:

– Но как выбраться? Пойти на сделку, при условии, что они освободят Этторе? Нет, им нельзя доверять, как бешеным псам… – Констанца, ребенком, видела в Банбери бешеную собаку. Она выросла со спаниелями, в замке, и никогда их не боялась. Ей было лет пять. Няня взяла ее и Тони в деревенский магазин. Девочек в Банбери все любили. Хозяева лавок баловали маленьких леди, как их ласково называли. Тони рассматривала сладости на прилавке, няня рассчитывалась, а Констанца увидела взъерошенного пса, медленно бредущего по обочине. Глаза собаки потускнели, изо рта капала слюна.

Девочка толкнула дверь, зазвенел колокольчик, няня едва успела ее подхватить:

– Нельзя, милая, нельзя трогать собаку. Она болеет, она опасна… – Констанца помнила, что пса застрелили:

– Этторе боится собак… – девушка курила, – он мне рассказывал. Еще с детства. Нет, я никогда, ничего не подпишу… -она, едва заметно, качнула головой, – нельзя запятнать честь ученого, даже в малом. Нельзя идти с ними на переговоры. Их надо расстреливать… – она увидела голубые глаза своего визитера:

– Нельзя обманываться. Тетя Юджиния говорила мне о русской пословице. Не все, то золото, что блестит. Он любезен, однако ему надо только одно… – отдыхая от составления в уме уравнений, Констанца вспоминала рисунок, который ей показал мужчина. Они с девушкой, действительно были похожи. Констанца, на мгновение, нахмурилась:

– Узоры, на раме зеркала. Наверное, шифр… – она скрыла улыбку:

– Надо попробовать его взломать. В средние века шифры бывали очень… – она поискала слово, – изысканными, с математической точки зрения… – за десять месяцев, Констанца пока не придумала, что ей делать. Понятно было, что британского консула она не увидит.

Девушка, рассеянно, потушила сигарету. Фарфоровую пепельницу приносили каждый раз, когда Констанца нажимала кнопку звонка. Ночью свет в комнате не выключали. Здесь вообще имелась всего одна кнопка. Констанца понимала, что освещением управляют извне. Она, небрежно, кинула взгляд в сторону рычажка:

– Можно вскрыть стену, ногтями. Найти провода, устроить короткое замыкание, пожар… – лампы в комнате окружала проволочная сетка. Каменные потолки поднимались на двенадцать футов. Констанца предполагала, что они сидят в подвале старого, почти средневекового дома. Мебель привинтили к полу. Даже если бы Констанце удалось, не привлекая внимания, сдвинуть ее с места, до потолка бы она все равно не достала. Девушка была чуть выше пяти футов ростом.

– Ни стекла, ни фарфора, ни металла… – пепельница стояла перед ней. Констанца потянулась за второй сигаретой. Она услышала мягкий, знакомый голос:

– Позвольте мне… – взяв у солдата зажигалку, он щелкнул пальцами:

– Оставьте нас. Как вы поели, дорогая фрейлейн? – мужчина, оценивающе, посмотрел на Констанцу:

– Не надо себя морить голодом, у вас отменная фигура… – Макс видел перед собой будущую гордость немецкой физики, графиню фон Рабе. Он успел забыть, что два года назад кривился, говоря о ее плоской груди и худых ногах. Девушка больше напоминала воробья, но Максу стала нравиться фрейлейн Констанца. В свете лампы ее волосы тускло светились, напоминая осенние листья. Макс представил себе лес, окружавший шале, в Баварии, Констанцу, гуляющую с ним по берегу озера. Он услышал детский смех и лай собаки.

Доберманов и овчарок заперли в особой комнате. Отто покормил свору, на псарне. Макс не хотел никаких неожиданностей.