Вельяминовы. Начало пути. Книга 2 - [10]

Девушка только кивнула и опустила голову, спрятав глаза. Воротник сорочки приоткрывал смуглую, высокую шею, и, Кольцо, взяв ее за руку, — боярышня оной не отняла, — прижался губами к ее гладкой коже.

— Иван Иванович! — та, было, попыталась отодвинуться, но атаман положил ее ладошку куда надобно, и с удовлетворением увидел, как взлетели вверх красиво изогнутые, темные брови.

— Это что? — наивно спросила Федосья.

«Господи ты, Боже мой, — чуть не застонал Кольцо, а вслух сказал: «Оное бывает, коли рядом с такой, как вы Федосья Петровна, сидеть, коли целоваться так, как целовались мы.

Вы, может, посмотреть, хотите?».

Та зарделась вся, до кончиков нежных, маленьких ушей, и тихо прошептала: «Разве только одним глазком».

Ее зеленые глаза распахнулись от изумления и Федосья, сглотнув, сказала: «Маменька меня учила, что так бывает, но я, я… — она не закончила и опять покраснела — еще гуще.

— А ведь вы мне можете сладко сделать, Федосья Петровна, — грустно сказала атаман, — но ведь не захотите, наверное. Я же вас и пальцем не трону, вот те крест.

— Я не умею, — опустив взгляд, сказала девушка. «Не понравится вам».

«А ну терпи, — приказал себе Кольцо, — недолго осталось». «Понравится! — горячо уверил он девушку. «Да я о сем и мечтать не мог, Федосья Петровна!».

Он положил ее ладошку куда надо, и сцепил, зубы, — делать она, действительно, ничего не умела.

— Вам хорошо? — озабоченно спросила Федосья Петровна.

— Очень, — уверил ее Кольцо и молящее сказал: «Ежели б я мог хоша раз на вас посмотреть…».

Он сбросил рубашку и продолжил: «Вы ж на меня смотрите…».

Девушка вздохнула и приспустила сорочку, немного ее расстегнув. Кольцо увидел начало высокой, смуглой груди и, помедлив, сказал: «Красивей вас, Федосья Петровна, никого на свете нет!»

Боярышня покраснела и пробормотала: «Неправда это!»

— Да разве ж я б мог вам неправду сказать! — горячо воскликнул Кольцо. «Никогда в жизни я бы оного не сделал! Ну, хотите, я вас всю — с головы до ног, — расцелую, и более ничего не надо мне!»

— Только поцелуете? — жалобно спросила Федосья.

— Конечно! — искренне ответил атаман.

Девушка вздохнула и стала расстегивать сарафан. «А ну потерпи еще! — приказал себе Кольцо. «Недолго осталось».

Соски у нее были вишневые и острые, живот — смуглый и плоский, ноги — длинные, и вся она — несмотря на рост, — под стать Кольцу, и стройность, была мягкая, будто пух.

Нацеловавшись вдосталь, — боярышня покраснела аж красивой, с острыми лопатками, спиной, — он шепнул: «Давайте, Федосья Петровна, я вам тоже сладко сделаю, хочется же вам».

— Невместно же, — слабо сказала боярышня, но Кольцо закрыл ей рот поцелуем и тихо ответил: «Так пальцем же, что ж от пальца-то будет? Ничего, Федосья Петровна».

Она была вся горячая и влажная, и Кольцо с удивлением услышал слабый, низкий стон.

«Если Федосью Петровну обучить, как следует, — усмешливо подумал атаман, — и не скучно с ней будет. Ну, ничего, дорога за Большой Камень долгая, как раз времени хватит».

— Федосеюшка, — ласково прошептал он, — пусти к себе, хоша на ненадолго, вот те крест, ничего делать не буду, просто полежу, и все».

Боярышня неразборчиво что-то проговорила, и Кольцо, устроив ее удобнее, развел в стороны длинные, стройные ноги. «Вот так, — усмехнулся он, нажимая посильнее и целуя ее — глубоко, долго, — вот так, боярышня!»

Федосья внезапно очнулась — боль была короткой, но острой, — и поняла, что жизнь ее сейчас разделилась на две части. Там, за дверью сеновала, в сияющем закате, ее более никто не ждал — она осталась одна, и никто на всем белом свете не смог бы ей сейчас помочь. Она откинула голову назад и заплакала — быстрыми, горячими слезами.

С ней было хорошо, — подумал Кольцо, — она была сладкая, горячая, тесная, — пока еще. В конце она закусила пухлые губы, сдерживая крик.

Он вытерся сеном и привел ее в порядок. Боярышня сжалась вся в комочек, и всхлипывала, уткнувшись лицом в сгиб локтя. Он лег рядом и поцеловал нежную шейку — сейчас надо было поласкаться.

— Обесчестили вы меня, — сквозь рыданья сказала Федосья. «А ведь обещали, клялись…».

Кольцо чуть не рассмеялся вслух, но вовремя себя одернул. «Так Федосеюшка, — ответил он, целуя ее, — ты ж такая сладкая, ну не удержался я, ну прости, милая. Ничего, сейчас венцом это дело покроем — и бояться нечего».

— Ведь сговорена я, Иван Иванович, — расплакалась Федосья. «Обещана ж я, говорила я вам…».

— Ну, Федосья, — он чуть отодвинулся, — коли ты свое девство не соблюла, так я тут не причем.

Сама передо мной разделась, сама и ноги раздвинула, я тебя не насильничал. А я тебя в жены хоша завтра возьму, слово мое крепкое».

У девки тряслись плечи, и Кольцу даже стало немножко ее жалко. «Вот же дура, — вздохнул он про себя, — нет, коли она мне дочерей родит, уж я над ними с плетью буду стоять, чтобы сего не получилось. Ну конечно, отца у девки нет, некому следить за ней».

— Ну, ну, — грубовато сказал он, — ну, не плачь. Повенчаемся, и все хорошо будет».

Она, сглотнув, прижалась к нему поближе, и Кольцо усмехнулся про себя: «Ох, зря ты сие делаешь, Федосья».

— Ты ножки- то раздвинь, — шепнул он, — ты сладкая такая, что еще хочется.