Великолепие чести - [11]

Впрочем, Мадлен не обижалась на своего дядю за то, что, кроме грамоты, он немногому сумел ее научить. Зато дядюшка с восторгом рассказывал ей всякие истории из далекой древности. Его любимой был миф об Одиссее. Легендарный воин стал настоящим другом Мадлен с раннего детства, когда она еще всего боялась. Она часто воображала, что Одиссей сидит рядом с ней, помогая скоротать долгие, темные ночи, когда Мадлен особенно боялась того, что приедет Луддон и заберет ее с собой.

Луддон! При одном воспоминании о нем Мадлен начинало подташнивать. Это из-за него она ничего толком не умела делать! Даже верхом ездить! Когда Мадлен было шесть лет, брат несколько раз сажал ее на коня, и каждый из этих «уроков» она помнила так ясно, словно они состоялись только вчера Луддон беспрерывно орал, что она дуреха, неумеха и держится в седле, как мешок с сеном.

А что началось, когда брат понял, как она боится!.. Луддон привязывал сестру к седлу и пускал лошадь галопом. Ее ужас доставлял Луддону удовольствие. Этот кошмар продолжался до тех пор, пока девочка не научилась скрывать свои чувства, — лишь тогда брат прекратил свои садистские развлечения.

Мадлен помнила, что отец и брат никогда не любили ее, а она изо всех сил старалась хоть чем-нибудь завоевать их расположение. Когда девочке исполнилось восемь лет, ее ненадолго отправили к отцу Бертону, но короткая поездка неожиданно обернулась долгими спокойными годами в обществе младшего брата ее матери. Священник делал все возможное, чтобы лучше воспитать ее, и постоянно твердил племяннице, что в дурном отношении к ней брата и отца никакой ее вины не было.

Да, дядя Бертон был добрым и хорошим человеком. Он многому научил ее и любил как родной отец. Бертон объяснял Мадлен, что Луддон презирает всех женщин, но сердцем она ему не верила. Ведь брат заботился о своих старших сестрах. И Сара, и Кларисса получили хорошее образование, обеим было дано богатое приданое, хотя вышла замуж только Кларисса.

Отец Бертон объяснил племяннице, что родной отец не любил Мадлен потому, что она была очень похожа на свою мать. Женившись на ней и обменявшись с нею священными брачными клятвами, отец фактически почти сразу бросил ее, хотя Бертон и не понимал, чем это было вызвано. Девушка почти не помнила свои ранние годы, но душа ее наполнялась теплом, когда она думала о маме; материнская любовь надежно защищала ее тогда от издевательств брата.

Только Луддон знал ответы на недоуменные вопросы Мадлен. Может, в один прекрасный день он объяснит ей все и тогда она поймет? А вместе с пониманием придет и душевное исцеление…

«Господи, надо отбросить все эти мрачные воспоминания», — решила Мадлен. Спрыгнув с валуна на землю, она побрела вдоль лагеря, сторонясь мужчин.

Зайдя подальше в глухой лес и убедившись в том, что никто ее не преследует, девушка смогла наконец немного заняться собой. По пути к лагерю Мадлен заметила маленький ручеек. Его поверхность подернулась льдом, но она палкой разбила его и, опустившись на колени, умыла лицо и руки. Затем она вдосталь напилась ледяной, но великолепной на вкус воды.

Вдруг Мадлен почувствовала на себе чей-то взгляд. Резко обернувшись и едва не потеряв при этом равновесия, Мадлен увидела Дункана.

— Пойдем, Мадлен, — позвал он. — Пора отдохнуть.

Не дав ей опомниться, барон взял пленницу за руки. В его огромной руке умещались обе ее ладони. Векстон держал ее крепко, но нежно и не отпускал до тех пор, пока они не подошли к его палатке — необычному сооружению из накинутых на согнутые ветки звериных шкур. Шкуры отлично защищали от ветра, который все усиливался. Еще одна толстая шкура покрывала земляной пол. Отблеск ближайшего костра отбрасывал на шкуры причудливые тени, придавая временному жилищу своеобразный уют.

Дункан знаком предложил Мадлен войти в палатку. Она повиновалась, но лечь или сесть там не смогла — толстая шкура, лежавшая на земле, промерзла насквозь, и Мадлен показалось, словно она опустилась на льдину.

Сложив руки на груди, барон молча наблюдал за ее попытками устроиться на ночлег. Мадлен молчала, решив, что скорее умрет, чем проронит хоть слово.

Внезапно Дункан поднял ее на ноги, едва не опрокинув палатку, снял с пленницы плащ и, встав на одно колено, положил его поверх шкуры.

Мадлен думала, что эта палатка предназначена лишь ей, но Векстон растянулся во всю длину палатки. Девушка разозлилась, решив, что барон забрал ее плащ для собственного удобства. Почему бы не оставить ее в крепости Луддона, если он собирался заморозить ее в лесу? К чему тащить ее за собой на край земли?!

Но не успела она произнести и слова, как Дункан схватил ее и рывком бросил на себя, не обращая внимания на ее протестующие возгласы. Затем он повернулся на бок, увлекая Мадлен за собой, и закутал их обоих в свой плащ. Макушка Мадлен оказалась под его подбородком, лицо уткнулось барону в шею.

В страхе Мадлен попыталась вырваться, но Дункан крепко держал ее.

— Мне неудобно так… — пробормотала она. — Мне нечем дышать.

— Не выдумывай, — возразил барон.

Мадлен показалось, что Векстон просто насмехается над нею, и в сердцах она даже забыла о своем страхе. Вспомнив, что руки ее свободны, она что было сил вцепилась в плечи барона. Дункан снял кольчугу и остался лишь в тонкой рубашке, облегавшей широкие мускулистые плечи. Мадлен чувствовала, какая могучая сила исходит от его тела. Но Господи, она даже не могла впиться ногтями в его плоть — кожа Векстона была так же неподатлива, как и его упрямый характер.