Великое Предательство: казачество во Второй мировой войне - [60]

Я направился в расположение резервной сотни, надеясь, что, может быть, кто из офицеров остался. И, действительно, вижу — сидит там мой станичник, хорунжий Л., который был сотенным каптенармусом. Не доходя шагов десяти, я подозвал его и спросил, почему он остался, и получил ответ, что командир сотни, уезжая на конференцию, приказал ему остаться и привести в порядок лагерь. На мой вопрос, остался ли еще кто из офицеров, он ответил, что только один командир полка, который болен и завтра в 6 часов утра будет отвезен в госпиталь.

— Вот, если бы Вы пришли на 15 минут раньше, то тоже уехали бы на конференцию, — добавил он.

— Эй, казак! Не рвися к бою, пожалей свое житье… — сказал я. — Если бы я хотел ехать на конференцию, то был бы тут вовремя. Я же сидел около часа в кустах и следил за всем, что происходило.

Потом я пошел к командиру полка узнать, в чем дело, что это за конференция. Полковник Рыковский, увидав меня, говорит:

— Ах, как жалко, что Вы опоздали!

— А я очень доволен, что «опоздал» и не спешил попасть на конференцию, — ответил я. — А как думаете Вы? Как расцениваете Вы эту конференцию?

На это полковник Рыковский мне ответил:

— Я думаю, что английский генерал сделает доклад, для нас благоприятный, и на этом закончится.

— Нет, Вы ошибаетесь, — сказал я. — Почему Вас заменили вахмистром? Почему Вам обещали подать машину, чтобы отвезти Вас на лечение? И Вы верите, что Дэвис действительно хочет Вас лечить? Нет! Не лечить Вас желает, а выдать советам на виселицу. Ну, бывайте здоровы!

Я вернулся в расположение своей сотни, спросил у хорунжего Л., нет ли у него поесть. Стали есть консервы и галеты. Я говорю хорунжему, как, по моему мнению, должна закончиться конференция. Как вдруг, неожиданно, выходит из кустов семь офицеров, которые умышленно остались от конференции. Первым из кустов вышел подъесаул М. и, обращаясь ко мне, говорит:

— А Вы, господин Т. тоже вильнули от конференции?

— Да! Я к ней готовился со вчерашнего дня, а Вы, видно, только сегодня поняли, что готовится нам гибель? Но, лучше поздно, чем никогда!

Нас, счастливцев, собралось девять человек, но счастье наше не было продолжительным. Подъесаул М. спрашивает меня, что я думаю делать дальше, если с конференции наши не вернутся.

— Я уверен, что они не вернутся, — ответил я. — А план мой — с наступлением ночи переберусь в лагерь Пеггец. Дальше будет видно, что надо делать.

Не успел я высказать свое мнение, как послышался гул мотора и заглох около штаба полка. Мы насторожились. Слышим разговор. Полковник Рыковский спрашивает старшего конвоира, зачем они приехали. Тот ответил, что оказалось, что не все офицеры, означенные в списке, выехали на конференцию, и он приехал за ними, чтобы их забрать.

Полковник Рыковский ответил, что он сейчас же сделает распоряжение вахмистрам собрать всех офицеров, которые остались и привести их к штабу.

Слыша все это, мы не знали, что делать, куда деваться. Я предложил разбегаться, но было поздно. Мы только в кусты, а навстречу нам четыре вахмистра во главе с заместителем командира полка.

— Стой! — и заместитель стал упрекать нас, что мы дезертиры и как нам не стыдно. Я ответил:

— Если мы дезертиры, то вы мерзавцы и предатели; но не забывайте, что сегодня мы, а завтра вы будете перестреляны.

Трое из вахмистров согласились, что нам надо скрыться, но заместитель командира заявил, что он обязан доставить нас к командиру, а дальше его дело.

Спасения нет. Идем к штабу. Там стоит большая машина, около нее два автоматчика и старший конвоир, который гнусно врал полковнику Рыковскому, что конференция задерживается из-за отсутствия некоторых офицеров, и если бы все были налицо, то она уже закончилась бы.

Я не знаю, как чувствовали себя остальные восемь офицеров, но я был вне себя. Быстро пришла в голову мысль, что у меня в кармане заряженный пистолет и, чтобы не даться в руки красным на истязание, я решил при посадке в машину броситься на конвоиров. Это я хотел сделать не из геройства, а лишь для того, чтобы конвоиры убили меня на месте.

Но есть пословица: «Бог не без милости, а казак не без счастья».

Перед тем как садиться в машину, подошел полковой врач, который тоже остался, как больной. У меня мелькнула новая мысль. Я обратился к врачу с заявлением, что, при всем моем желании, не могу сейчас ехать машиной, так как вот уже семь суток болею дизентерией. Врач отлично понимал, чем я «болен» и обратился к старшему конвоиру с просьбой оставить меня как больного. Тот на это согласился. Тогда я набрался смелости и попросил врача оставить также и хорунжего Л. Конвоир и на это согласился, но с тем, что 28 мая, в шесть часов утра, придет машина, которая отвезет нас на лечение.

Итак, из девяти смертников двое остались на свободе до утра, а семь человек ждали распоряжения конвоира для посадки в машину. Последний, отлично владея русским языком, спросил у стоявших около машины:

— А вы, все здоровы?

— Да, здоровы, — последовал ответ с их стороны.

— Ну, садитесь в машину… — мотор загудел, и скоро она скрылась с наших глаз.

Когда осталось нас четверо: полковник Рыковский, хорунжий Л., я и врач, то последний обращается ко мне и говорит: