Великий Яковлев - [5]

Первичное образование (и, соответственно, воспитание) будущий советский авиаконструктор получил в семье. Мать А.С. Яковлева, Нина Владимировна, была вполне образованной женщиной и много дала сыну от своей любви и от своих знаний, и когда пришла пора отдавать сына в гимназию, он был вполне готов к приемным экзаменам.

В девятилетнем возрасте маленького Сашу Яковлева повели на вступительные экзамены в приготовительный класс в 11-ю Московскую казенную гимназию. Здесь он получил свой первый урок, который усвоил на всю жизнь. Урок этот заключался в том, что все вступительные экзамены (в приготовительный класс!) – по русскому языку, арифметике и Закону Божьему надо было сдать на пятерки. Ни у Нины Владимировны, ни у Сергея Васильевича, ни у самого Саши сомнений не было – сдадим на все пятерки. Мальчик был смышленым, бойким на язык, умел считать в уме, читать стихи, писать не только печатными буквами, но и по-письменному.

Камнем преткновения стал Закон Божий, который в доме считали второстепенным предметом. С изумлением смотрели папа и мама Яковлевы в экзаменационный лист, где святым отцом – преподавателем гимназии было выведено «хор.».

С этими оценками младший Яковлев был определен в частную мужскую гимназию П.Н. Страхова, но урок от первого экзамена он запомнил на всю жизнь: второстепенных предметов не бывает, в жизни все главное, а в переложении этого правила на его будущую деятельность – на авиастроение – это обратилось в железный «яковлевский» принцип: «в авиации не бывает мелочей», который, впрочем, был известен и до него…

Гимназия Страхова была оборудована по последнему слову педагогической науки того времени. Здесь был прекрасный актовый зал с портретом государя-императора на заднике сцены – когда раздвигались красные бархатные полотнища занавеса, на стриженых мальчишек строго взирал царь Николай II, облаченный в полковничью форму. Саша боялся этого взгляда, который, казалось, настигал его в любом месте зала. Он не любил бывать здесь. Гораздо больше ему нравилось проводить время в механической мастерской, где были верстаки с тисками, сверлильными станочками, где пахло стружками и клеем. Тяга мальчика к тому, чтобы что-то сделать своими руками, здесь всегда могла быть удовлетворена, и Саша Яковлев проводил тут почти все свободное время. Так и хочется сказать, что именно здесь будущий конструктор почувствовал тягу к строительству планеров, моделей самолетов, но, увы, это было бы явной натяжкой. Основными увлечениями Саши Яковлева была литература (Жюль Верн, Луи Буссенар, Лермонтов, Гоголь), география (была мечта объехать земной шар, побывать на полюсах, в Африке). Именно по гуманитарным предметам в дневнике были пятерки, по физике, математике в основном четверки…

Война даже в мальчишеские планы внесла коррективы: путешествия, о которых они много говорили с отцом, придется отложить до окончания войны. Вот когда доблестная русская армия победит тевтонов, тогда…

Хотя Москва в 1915 году и не была фронтовым городом, дыхание мировой войны чувствовалось и здесь. Соседнее с гимназией здание отвели под госпиталь, и мальчики на переменках и после уроков пробирались в граничащий с гимназией больничный сад, носили раненым яблоки, папиросы, какие-то мелкие подарки. Саша Яковлев был непременным участником вылазок в госпиталь и лучшим рассказчиком тем, кто не решался на опасное путешествие за пределы гимназического мирка, невероятных историй про наступления, траншеи, про газы, аэропланы. Аэропланы были самой яркой приметой времени, и неудивительно, что вскоре в страховском особняке уже вовсю распевали новые песни:

Если б гимназистки по воздуху летали,

Все бы гимназисты летчиками стали.

Поручики-чики, подпоручики-чики

Подпрапорщики, где вы все?

Здесь опять подмывает сказать, что именно тогда Саша Яковлев познакомился с раненым летчиком, и мечта связать свою жизнь с авиацией крепко овладела им. Но ничего такого не было. Он по-прежнему зубрил учебник физики Краевича, алгебру Киселева, увлекался историческими лекциями профессора Ключевского, читал Майн Рида, а война для мальчика «из хорошей семьи», как тогда говорили, была не более чем далеким фоном его детства.

И, тем не менее, ожидаемый скорый разгром Германии все оттягивался, раненых становилось все больше, а вести с фронтов, поначалу такие победные и мажорные, сменились тягучими сообщениями о позиционных боях, и одиннадцатилетний гимназист Саша Яковлев с удивлением отметил про себя, что в церкви пели уже не о скорой победе, а скорейшем завершении войны.

А потом пришел февраль 1917 года. Загомонила-заголосила Сухаревка про революцию, запестрели газеты заголовками про отречение государя-императора, дома отец что-то глухо ворчал про свободу, которая превратится в хаос, но Саши это в общем-то мало касалось: в 11 лет совсем другие интересы занимают мальчиков.

В нашем околотке дворник был Володя,

А теперь Володя – ваше благородие.

Поручики-чики, подпоручики-чики,

Подпрапорщики, где вы все?

Внешне в гимназии вроде бы ничего не изменилось. Правда, старшие ребята уже выламывали с герба на гимназических фуражках императорские вензеля и стали почти в открытую курить на заднем дворе, но в актовом зале гимназии по-прежнему по субботам выступали артисты частной Мамонтовской оперы, среди которых несколько раз пел Ф.И. Шаляпин. Декораторы к каждой постановке сооружали на сцене новую обстановку, и мальчишки, среди которых был и Саша Яковлев, смотрели, как любимый ими художник Михаил Врубель подновляет безумные глаза своего Демона.