Великий Столыпин. «Не великие потрясения, а Великая Россия» - [23]
Золотая молодежь, съехавшаяся на минеральные воды, воспринимала дуэль в качестве веселого развлечения. Только в последнюю минуту Монго Столыпин по лицу Мартынова понял, что дело принимает нешуточный оборот, и попытался предупредить Лермонтова. По одному свидетельству, Лермонтов ответил с презрением: «Стану я стрелять в такого дурака». Прогремевший выстрел превратил потеху в трагедию. Князь Васильчиков говорил об этом в письме, отправленном Ю.М. Арсеньеву через три недели после дуэли[66]. Он еще состоял под следствием: «Меня выпускают в ванны и на воды с часовым» – и общался с Монго: «Мы с Столыпиным часто задумываемся, глядя на те места, где прошлого лета… Но что старое вспоминать». Васильчиков писал о гибели поэта: «Признаться, смерть его меня сильно поразила, и долго мне как будто не верилось, что он действительно убит и мертв. Не в первый раз я участвовал в поединке, но никогда не был так беззаботен о последствиях и твердо убежден, что дело обойдется, по крайней мере, без кровопролития». В заключение он вопрошал: «Отчего люди, которые бы могли жить с пользой, а может быть, и с славой, Пушкин, Лермонтов, умирают рано, между тем как на свете столько беспутных и негодных людей доживают до благополучной старости». Князь пережил поэта на сорок лет.
Монго Столыпин отдал дань своему безвременно погибшему другу, переведя на французский язык роман «Герой нашего времени». Насколько нам известно, это был единственный опыт Монго в изящной словесности. О литературных достоинствах перевода судить трудно, но Столыпин лучше всех был осведомлен о событиях и лицах, описанных в романе. Он с детства слышал от родных те же самые рассказы, которые творчески переработал Лермонтов, посещал вместе с ним места, где разворачивалось действие романа, лично знал прототипов главных героев, и в первую очередь Печорина, чей образ имел сходство с его другом. Поразительно, что Монго отдал свой французский перевод для публикации в журнале, который издавался последователями Шарля Фурье. Вряд ли он был горячим сторонником утопического социализма, но публикация в фурьеристском журнале выглядела невероятной дерзостью. В николаевской России имя Фурье было под строжайшим запретом. Достаточно сказать, что кружок петрашевцев, к которому принадлежал Федор Достоевский, был разгромлен за обсуждение идей французского социалиста-утописта. Впоследствии Достоевский с сарказмом писал: «Утверждали еще, что в Петербурге было отыскано в то же самое время какое-то громадное, противоестественное и противогосударственное общество, человек в тринадцать, и чуть не потрясшее здание. Говорили, что будто бы они собирались переводить самого Фурье». Даже мысли о переводе было достаточно, чтобы приговорить Достоевского и его товарищей к расстрелу, вывести их на Семеновский плац, надеть на них саваны и только потом объявить о монаршей милости – замене смертной казни на бессрочную каторгу. Возможно, по причине неблагонадежности у Монго Столыпина были сложности с заграничными поездками. Передавали за достоверное, будто на докладе, испрашивавшем для него позволение выехать за границу, Николай I гневно начертал: «Никогда никуда».
Во время Крымской войны Монго Столыпин вернулся на службу, был офицером Белорусского полка, получил чин майора. По семейной легенде, узнав, что он представлен за боевое отличие к ордену Святого Георгия, «он подал прошение о замене Георгиевского креста Станиславом на шею, так как намерен после войны выйти в отставку, а при фраке и белом галстуке Станиславский крест красивее!». Чтобы понять суть шутки, напомним, что орден Святого Георгия считался почетнейшей боевой наградой, которую даже царь мог заслужить только на поле боя. Известно, что император Александр II специально выезжал под пули, чтобы получить скромный белый крестик, стоивший целого созвездия других орденов. Напротив, орден Станислава в дворянской среде считался незначительным, потому что его получал любой чиновник за выслугу лет. Отказываясь от высочайшей награды, Монго бросал вызов императору Николаю I. Передавая эту легенду, Александр Столыпин, младший брат П.А. Столыпина, заключал: «Дерзость эта не имела последствий за смертью обоих действующих лиц этого странного и неравного состязания»[67]. После войны Монго выехал за границу и скончался во Флоренции в 1858 г. Любимец женщин не был женат и не оставил потомства.
В героической обороне Севастополя принимали участие трое Столыпиных. Младший брат Монго – Дмитрий Аркадьевич Столыпин (1818 – 1893) также являлся воспитанником «пестрого эскадрона», только учился в школе юнкеров позже Михаила Лермонтова и Алексея Столыпина. Юнкером он приезжал на квартиру брата, которую тот делил с Лермонтовым, и был свидетелем гусарских шалостей Монго и Маешки. Он хранил память о поэте, с которым часто беседовал. Первый биограф поэта Висковатый видел над кроватью Дмитрия Столыпина дуэльные пистолеты, принадлежавшие его старшему брату. Из одного пистолета и был убит Лермонтов. После смерти поэта Дмитрию Столыпину передали рукопись «Демона». Он засвидетельствовал, что Лермонтов не собирался переделывать Демона в кающегося грешника, а последующие изменения в тексте были вызваны требованиями представить список «Демона» для чтения во дворце.
