Великий стагирит - [60]

Греки по-разному относились к Филиппу. Одни видели в нем грубого и жестокого варвара, врага демократии, безжалостного душителя свободы. Другие, напротив, — спасителя Греции, сумевшего дать Элладе единство, человека, могущего разрешить с помощью завоеваний на Востоке социальные противоречия.

Аристотелю не приходилось делать выбора — «с Филиппом» или «против Филиппа», поскольку он был связан с Македонией своим происхождением и биографией. Филипп мечтал овладеть Грецией и шел к этой цели с исключительным упорством, применяя, где это было нужно, коварство и обман. Аристотель в те же годы шел к высотам знания. И когда греческие города-государства признали верховенство Македонии, греческие ученые склонились перед мощью таланта Аристотеля, признав в нем своего главу. В 338 г. до н. э. Филипп подчинил Грецию своей власти. К этому времени Платона уже не было в живых, а Аристотель стоял во главе Ликея.

Ученик Платона, друг Филиппа, Аристотель был также учителем Александра, самого талантливого полководца древности. Нет, Аристотель обучал юного македонца не военной науке — в этом ему учителем был отец, Филипп. Военная наука была единственной из наук, в которой Аристотель ничего не смыслил. Аристотель старался показать юному македонцу преимущества эллинского образования и эллинского образа мыслей и, кажется, в этом преуспел. Александр полюбил поэзию, знал наизусть стихи Гомера. Во время войны с восставшими против него эллинами он пощадил Афины — светоч искусства и образованности. Это можно было считать победой Аристотеля, если бы вскоре не последовали события, показавшие всю глубину расхождения между учителем-мудрецом и учеником-воином.

Сорокатысячное греко-македонское войско переправлялось через Геллеспонт. Позади остались города с полуголодными возбужденными эллинами, пропыленные свитки Платона о справедливом государстве и справедливых законах. Впереди была необозримая Азия с нестройными царскими полчищами, готовыми разбежаться при одном только виде непобедимой фаланги, с дворцами, хранящими неисчислимые богатства, с народами, привыкшими повиноваться сильному.

Довольно слушать мудрецов, витающих в облаках! Ни один из них не указал Элладе верного пути — ни Сократ, ни ученик Сократа Платон, ни ученик Платона Аристотель. Только лишь ученик Аристотеля Александр нашел этот путь! Это путь на Восток! Там упоение победой, царская роскошь, власть, слава!

Но чем дальше уходил Александр от Эллады дорогами войны, чем больше городов открывало ему свои ворота, тем глубже становилась пропасть между Александром — учеником Аристотеля и Александром — завоевателем Вселенной. Сомнения одолевали сына Филиппа. Так ли велика эллинская мудрость? Мудрость египетских жрецов, о которых он раньше знал понаслышке, не только была древнее, но и более соответствовала устремлениям победителя. А когда Александр был объявлен ими сыном бога Амона, он и впрямь усомнился в том, что его отец — македонец Филипп, и, мгновенно забыв все то, чему его учил Аристотель, потребовал от эллинов, чтобы они признали его богом.

Возмущенные наглостью этого юнца, но опасаясь его мести, эллины ответили: «Пусть Александр будет богом, если он этого хочет».

Александр продолжал свой путь на Восток. Новые города раскрывали перед ним свои ворота. Армии царей и сатрапов рассыпались, как ворох сухих листьев под дуновением ветра. Александр все более отдалялся не только от Эллады, но и от эллинов и македонцев, которым он был обязан своими победами и даже жизнью. Он требовал от них поклонов и целования ног по обычаю персидских царей. И когда один из друзей, защитивший когда-то его грудью от вражеской стрелы, отказался выполнить это требование, унижающее свободного человека, он был убит, как говорили историки, в пылу гнева. Но вспыльчивостью не объяснить того, что он бросил племянника Аристотеля Каллисфена в клетку и возил его в ней до тех пор, пока не был пойман лев, которому строптивый философ и историк был предназначен в пищу. Тот ли это Александр, которого обучал Аристотель? Философ мог бы задуматься над этим и вспомнить слова другого мудреца, учившего: «Все течет, все изменяется». И добавить к этим словам свои: «Особенно изменяются люди, отягощенные властью».

Александр, уверовавший в свое божественное происхождение и непогрешимость, продолжал гнать армию на край света, хотя никто, кроме него, уже не понимал смысла дальнейшего продвижения на Восток. Войско повернуло назад. Багровое солнце Индии освещало сгорбленные спины солдат, отрепья одежды, стертые в кровь ноги. Это было началом заката империи, рожденной в войнах. В Древнем Вавилоне Александр умер тридцати трех лет от роду то ли от лихорадки, то ли от яда.

Но не успел еще остыть его прах, как началась вражда между полководцами. Вражда перешла в войны, жестокие и бессмысленные. Держава Александра кроилась и перекраивалась, как хитон, оказавшийся не по плечу наследникам. Она кромсалась, как пирог на погребальной тризне. Каждый хотел захватить кусок побольше и пожирнее.

Вслед за Александром ушел из жизни и Аристотель. Эллины, радостно вздохнувшие после смерти деспота, вспомнили, что он вышел из школы Аристотеля, словно бы учитель был виноват в том, что ученик возомнил себя богом и стал тираном.