Великий стагирит - [30]

Платон встал, подошел к окну и принялся смотреть на высокий темный кипарис, стоявший в отдалении. Потом повернулся к Аристотелю, улыбнулся и спросил:

— Ты полагаешь, что истина гнездится на вершине?

— Вершина ближе к солнцу, Учитель, — ответил Аристотель.

— Там ей трудно удержаться: ветры, палящий зной, удары молний… Тебя это не пугает?

— Не пугает.

— Что ж, тогда поговорим. И ты прямо ответишь мне на мои вопросы, Аристотель. Я хочу знать, та ли ты вершина, которая вскормлена моими корнями.

Это был трудный разговор. И долгий. Разговор о предметах мира, о душе и богах, о критериях истинности человеческих суждений, о причинах всего сущего и еще о многом таком, о чем могут говорить только философы.

Был вечер, когда Спевсипп возвратился из Афин в Академию. Накрапывал мелкий дождь. Крупные капли, скатываясь с ветвей деревьев, шуршали в опавшей листве. Было холодно. И Спевсиппу, когда он, наконец, добрался до своего жилья и переоделся во все сухое, очень не хотелось вновь выходить из дома. Но необходимость встретиться с Платоном и сообщить ему о своем решении все же вынудила его снова выйти под дождь, в холодную осеннюю тьму. Он решил отправиться в Сицилию вместе с Дионом. Зачем? Если Платон спросит его об этом — а он непременно спросит, — Спевсипп ответит ему:

— Нужно, чтобы философия присматривала за тираном, хотя Дион — не Дионисий, а я — не ты, Платон.

Платону эти слова понравятся. Хотя, наверное, многих трудов будет стоить Спевсиппу убедить Платона в том, что представителем философии в Сиракузах должен стать он, Спевсипп, племянник Платона, его опора в старости, его наследник и будущий схоларх Академии. Ведь то, что они замыслили с Дионом, — не прогулка по тенистым берегам Кефиса. Вполне возможно, что в Сицилии их ждет не победа, а смерть…

От прислуги Спевсипп узнал, что Платон все еще находится в экседре вместе с Аристотелем, и направился туда.

Платон и Аристотель сидели у стола. Их лица освещал огонек масляной плошки, стоявшей на столе между ними.

Все остальное было погружено во мрак. Так что и Спевсипп, тихо переступив порог экседры, остался невидим. Он не осмелился сразу же прервать разговор Платона и Аристотеля. Следом за Спевсиппом появился Нелей. Он молча сел на скамью и замер, чтобы не мешать говорящим.

Они говорили долго и громко. А потом вдруг замолчали, и стало слышно, как за окнами в опавшей листве шуршит дождь.

— О-хо-хо! — вздохнул Платон. — Темно, поздно, холодно, дождливо, осень, старость, слабость… И вот скоро выгорит масло в лампадке. Дождь идет, Аристотель. Дождь идет. И вот я вспомнил, как однажды, прячась от дождя в копне сена, я наблюдал за жеребенком, который сосал на лугу кобылицу. Когда кобылица попыталась отогнать его, он лягнул ее. Жеребенок лягает свою мать, Аристотель. Это о тебе. О тебе и обо мне. Мы еще потолкуем об этом. Иди.

Спевсипп кашлянул, чтобы заявить о своем присутствии.

— Я тебя давно заметил, — сказал племяннику Платон. — Сбегай в дом и принеси мне плащ. Или прикажи кому-нибудь.

Спевсипп сам принес плащ. Помогая Платону завернуться в него, сказал:

— Ты знаешь, Дион принял решение высадиться на сицилийский берег. Позволь и мне быть вместе с Дионом. Хотя Дион мечтает видеть не меня, а тебя, Платон. Он еще раз просит тебя об этом…

Платон отвел руку племянника, задержавшуюся на его плечо, и сказал:

— Созывайте на зло других. — С этими словами он ушел, шагнув через порог под моросящий ночной дождь.

— Если я еще раз увижу тебя философствующим в экседре, я вышвырну тебя отсюда! — сказал Аристотелю Спевсипп.

Аристотель иронически улыбнулся и ушел, не ответив Спевсиппу. Вместе с ним ушел и Нелей.

— Расскажи мне что-нибудь, — попросил Нелея Тиманф, когда Нелей улегся в своем углу.

— О чем? — вздохнул Нелей. — Я продрог, спать хочу. Ночь, дождь, холод…

— О чем-нибудь, — сказал Тиманф. — Где ты был, что видел, что слышал? Ведь целый день где-то шатался, старый бездельник…

— И ты не лучше меня, — ответил Нелей. — Был я сейчас в экседре и слушал спор нашего господина и Платона.

— О чем же они спорили?

— Э, тебе не понять.

— А ты объясни. — попросил Тиманф.

— Ладно. Только за это ты угостишь меня наксийским, а то я никак не могу согреться, Тиманф, Есть ли у тебя наксийское с медом?

— Найдется.

— Вот и неси. Промок я весь, дрожу, могу заболеть.

— Сейчас, сейчас.

Тиманф отправился в кладовку, долго громыхал там посудой в темноте, наконец возвратился, приблизился к Нелею, спросил:

— Видишь меня? Видишь, где моя рука? Осторожно бери, не разлей. Чистейшее наксийское с весенним медом.

Нелей протянул руку, нащупал чашку с вином, сел в постели, отпил глоток.

— Садись рядом, — сказал он Тиманфу. — Удивляюсь, почему ты сам не пьешь.

— Не научен, — ответил Тиманф, садясь рядом с Нелеем. — И для вас берегу, для тебя и для Аристотеля.

— Вот и хорошо. — Нелей отпил еще глоток сладкого вина.

— Согрелся? — спросил Тиманф.

— Согрелся.

— А теперь рассказывай, — потребовал Тиманф.

— Да что рассказывать? Я и сам-то не все понял. Коротко говоря, так: скоро нас выгонят из Академии.

— Это почему же? — забеспокоился Тиманф. — Что случилось?

— А случилось то, что наш господин во всем перечит Платону. А Платон злится.