Великий Шу - [12]

Очко — детская игра. Банкир по очереди разыгрывает партии с каждым из играющих. У кого количество очков окажется ближе к двадцати одному, тот и выиграл. Нельзя только набирать больше двадцати одного — сразу проигрываешь. Двадцать два и более — перебор. При равенстве очков выигрывает тот, кто держит банк. Банкуют по очереди. Вот и все.

Сначала, как водится, ставки были небольшими — происходил своего рода ритуал знакомства. Петр решил позволить игре течь своим чередом, то есть абсолютно стихийно, до тех пор, пока это будет возможно. Пусть пока все решает случай. Единственное, чего он опасался, как бы этот самый случай не выбрал его на этот раз своим баловнем: если весь вечер ему будет идти карта и вообще везти, то это может не только вызвать подозрения, но и лишить его возможности нанести решающий удар. И еще он интуитивно понимал, что парень-таксист в дальнейшем может быть ему чрезвычайно полезным.

Игра шла с переменным успехом. Банковали все по очереди, но никому не удалось довести игру до «стука», когда банкир забирает весь кон. Где-то через час после начала игры банк надолго оказался у Микуна и кон стал молниеносно расти. Петр уже стал подумывать, не пора ли «призвать» на помощь судьбу, как вдруг заметил какую-то неестественность в движениях и положении указательного пальца правой руки, которой кондитер давал карты из колоды. Он задумался, что бы это могло значить, стараясь при этом не подать виду, что он что-то заметил, и тем самым не спугнуть манипулятора. И туг он чуть не расхохотался: указательным пальцем Микун делал «этажерку». До него это дошло не сразу лишь потому, что профессионалы исполняли этот номер технически безукоризненно, используя средний палец или мизинец левой руки, в которой была колода, так что сидящий напротив партнер не мог ничего заметить. Техника Микуна была на уровне школьника, едва познавшего, что такое карты, скажем, Лисенка. Вот эта-то гениальная в своей наглости простота и сбила его с толку.

В кону было пятьдесят тысяч, и Микун объявил «стук». Петр получил от него карту, открыл — это был туз пик. Он понял: Микун хотел подтолкнуть его сыграть на все, поэтому и сдал ему туза. А он, собственно говоря, не видел причин, чтобы не исполнить тайного желания банкира. Достал бумажник, отсчитал пятьдесят тысяч.

— Я, наверное, сошел с ума,— он покачал головой,— Но я иду на все.

Микун удовлетворенно кивнул и дал ему вторую карту. Петр сложил ее с тузом пик, затем раскрыл. Микун и Кожень напряженно вглядывались в него. Петр Грынич состроил мину «полнейшее удивление наивного человека» и, чуть заикаясь, выдохнул:

— Не знаю, как это случилось, но сейчас вы мне дали две карты...

— Как это две?! — не стесняясь заорал Микун.

— Я не знаю как,— тоже волнуясь, прошептал Петр и выложил на стол три карты.

Микун врос в кресло. Затем посмотрел на Коженя, как бы ища у него поддержки, но тот только покачал головой.

— Ты виноват,— вынес он приговор.— Ошибка при сдаче всегда наказывается. Так что или ты проиграл, или ты доставишь банк и вы играете снова.

Микун со злостью швырнул карты на стол.

— Не проиграл! Не проиграл! У меня просто карты слиплись! Хорошо, я доставлю банк, но играть будем новой колодой.

Теперь банковал Грынич, остальное было игрой кошки с мышкой. Петр давал Микуну выигрывать незначительные суммы, стараясь всячески разнообразить игру. Помимо всего прочего, эта забава имела целью выяснить финансовые возможности кондитера. Кожень в расчет не принимается. Петр держал его в игре, поскольку тот своим присутствием и дурацким поведением распылял внимание Микуна.

К одиннадцати часам Микун проигрывал двести сорок тысяч. Тут он «зациклился», боясь проиграть еще больше, и стал идти на тысячу, максимум две. Наступил самый трудный момент игры. Нужно было дать возможность созреть в его голове мысли, что лежащую на столе кучу денег можно в любой момент отыграть. Грынич спокойно ждал, пока соперник на это взойдет.

Внезапно Кожень рискнул сыграть на десять тысяч и выиграл. Тут Микун сломался. Это было заметно по его лицу, то бледному, то багровому. И вот он не выдержал.

— Почему вы не объявляете «стук»? — злобно спросил он.

Петр как бы опешил. Задумался.

— Такая гора денег... Как-то нехорошо было бы обыграть хозяина...

До Микуна дошли и ирония, и намек, он закусил губу и ничего не ответил. Кожень выиграл еще раз. Микун закипал. Грынич пригладил свои коротко остриженные волосы.

— Ну что ж. Уже двенадцать часов. Поздно. И раз вы настаиваете, я объявляю «стук».

— Секундочку,— вскочил Микун. Он выдвинул ящик стола и достал еще одну колоду карт.— Такой «стук» надо разыграть новыми!

— Совершенно справедливо,— согласился Грынич, тасуя карты.

Первым на линию огня вышел Кожень. Перед ним лежало двадцать пять тысяч, а поскольку это была последняя партия и последняя возможность отыграться, он рискнул поставить пятнадцать тысяч и проиграл.

Грынич повернулся к Микуну. Дал ему одну карту и одну отложил себе.

На лице Микуна была вся гамма оттенков внутренней борьбы с самим собой — перед ним лежал банк, в котором было более двухсот пятидесяти тысяч. Их можно было отыграть только сейчас. И шансы были неплохие, потому что Грынич сдал ему туза..