Великий санный путь - [66]

Около старого стойбища и до сих пор еще показывают странную дыру в земле - то самое место, где ворон проткнул чудовище своим гарпуном.

Тикерармиут, или "племя узкой косы", как эти люди сами себя называют, враждовали в старину со всеми; и были они и прославлены и обесславлены, так как постоянно воевали со своими соседями.

Почти три поколения тому назад разыгралась большая битва на суше и на море между племенами тикерармиут и нунатармиут, живущими около Инунгтата, почти у мыса Сеппинг; битву выиграли жители материка и вытеснили побежденных с мыса Хоп и из всех других мест к северу от залива Коцебу, где они привыкли проводить значительную часть лета и осени.

В 1887 году одна фирма из Сан-Франциско устроила у мыса Хоп пристань для своих китобойных судов. Вождем племени был тогда знаменитый и беспощадный Атангауссак, человек с пятью женами, силач, известный столько же своим враждебным отношением к белым, сколько и беспощадностью, с которой он утверждал свою власть в стойбище, выгоняя вон всякого, кто не сразу подчинялся его воле. Не диво поэтому, что скоро между туземным населением и китоловами создались натянутые отношения. Атангауссак держался того взгляда, что вся земля здесь принадлежит эскимосам и они сами могут бить тут китов, но понимал, что опасно соперничать с белыми как по части лова китов, так и в смысле утверждения господства над краем. И вот случилось, что один из белых заманил его молоденькую дочь к себе, она осталась у него в доме, и Атангауссак начал сам бывать там. Но однажды вечером, зимой 1889 года, он напился виски, и два брата, ненавидевшие его за то, что он изгнал их из страны, напали на него и убили.

Той же весной, в июне, туземцы сами завели переговоры с китоловами и предложили им мир, чем и кончилась всякая вражда. Но с той минуты сокрушено было и господство эскимосов - господином стал белый человек.

* * *

31 июля лед разошелся, и так как я записал уже все сказания, какие мог услыхать здесь, а также с помощью эскимосов извлек из раскопок на стойбище много интересного в археологическом смысле, то и порешил, что пора нам двинуться дальше. В путь мы отправились в небольшой "ёле" [64] с подвесным мотором.

Короткими, но полными впечатлений дневными переходами идем мы вдоль берега, всюду посещая оленьих пастухов, которые в это комариное время держатся со своими стадами на берегу у самой воды.

Почти у самого устья реки Ноатак за мысом Блоссом мы встретили племя, сетями ловившее белух. За короткое время они добыли 20 штук и ожидали еще. В этой стране нет скудных мест лова.

Наконец, 7 августа после обеда мы переправляемся через залив Коцебу. Вода мелкая и совершенно пресная, так как здесь устья рек Ноатака, Кобука и Селавика [так]. Делая большие крюки, пользуясь всякими протоками и разводьями, подвигаемся мы вперед и поздним вечером высаживаемся у стойбища золотоискателей, торговцев и рыболовов-эскимосов.

Залив Коцебу стал вехой на нашем великом пути, теперь пройденном. Отсюда я впервые за три года мог вступить в непосредственные сношения с внешним миром - здесь находилась самая северная телеграфная станция Америки! Понятна та нервозная поспешность, с какой я тотчас же после высадки направился на станцию, чтобы послать первое извещение о том, что долгий санный путь окончен. Мы высадились на берег и разбили свой лагерь среди эскимосских палаток. Телеграфная станция находилась в противоположном конце селения, и сотни мыслей успели пронестись в моем мозгу, пока я шел, чтобы отослать свою первую телеграмму.

Как показательно, что ты никогда не испытываешь тоски по родине, пока знаешь, что тебя отделяет от нее огромнейшее расстояние, что тосковать бесполезно. Но в ту же минуту, как открывается возможность получить вести из дому, разом просыпаются все чувства, которые так долго и сурово ты подавлял в себе, просыпаются со всей силой, накопленной за столь долгое время. Теперь я ведь могу через несколько часов узнать, как поживают мои дорогие близкие и возвратились ли мои товарищи. Задыхаясь, ввалился я в телеграфную контору и положил телеграмму перед телеграфистом в полной уверенности, что мое долгое отсутствие и достигнутые результаты, которые я оглашаю в телеграмме, заставят его привскочить на стуле, как подкинутого пружиной, и тотчас же взяться за передачу в мировое пространство моих сообщений. Но первая же моя встреча с беспроволочным телеграфом принесла мне большое разочарование. Телеграфист рассеянно выслушал мои слова о настоятельной необходимости послать телеграмму немедленно и затем ответил мне коротко, что, к сожалению, принять ее не может - приборы его только еще устанавливаются и пока не в полной исправности; поэтому он советует мне лучше отправиться на "Боксера", судно Отдела народного просвещения, стоящее на якоре в двадцати милях к югу, близ мыса Блоссом. Но это можно будет сделать лишь на следующий день.

Проведя бессонную ночь, я на следующий день в полдень был на борту "Боксера", но для того лишь, чтобы выслушать заявление телеграфиста, что он не может удовлетворительным образом передать мою телеграмму и что лучше мне попытаться опять обратиться к его коллеге в Коцебу. Прошло после того еще 2 дня, длиннейшие дни за всю мою экспедицию, пока телеграфисту удалось наладить связь с Номом. Но ответ из Копенгагена я получил в тот же вечер!