Великий санный путь - [17]

Ая-ая-ая!

Всегда я сопутствовать рад был стрелкам,

Бродить по равнинам с колчаном и луком моим за плечами!

Ая-ая-ая!

Всегда за быстрейшими я поспевал,

Оленей гоняя с колчаном и луком моим за плечами!

Каждая строфа пелась с большим увлечением, и нетрудно было сообразить, что эти люди в помощи не нуждаются.

Непогода продержалась два дня. Третий день принес с собой холод и пургу как раз с противоположной стороны, и мы начали серьезно беспокоиться о том, как справляются с положением наши товарищи там, на скалах. Ветер так свирепствовал, что мы лишь 28 мая поздно вечером могли выехать. Пурга еще крутила; дорогу перед собой можно было различать лишь на самом небольшом расстоянии, и целые стада оленей натыкались иногда на наши собачьи упряжки. С величайшим трудом держались мы курса, когда же перепуганные олени начинали метаться вокруг нас, собаки совсем дичали, и мы едва-едва избегали опасности разбиться с нашими санями о многочисленные камни, торчавшие из-под снега. Груза на санях у нас было достаточно, так что мы не хотели стрелять дичь, пока не доберемся до стоянки товарищей. Олений ход был в самом разгаре, и еще долгое время можно было рассчитывать на легкую и обильную добычу.

Трудно было добраться до стоянки товарищей. Наконец, после 12-часовой езды собаки почуяли жилье, и мы вихрем под дикий собачий лай влетели на стоянку. Но, несмотря на весь этот гам, нигде не шевельнулась ни одна живая душа, и мы, сколько ни глядели под маленький навес, ничего там не различали, кроме снежного сугроба.

- Они замерзли! - в ужасе вскрикнул Гага.

Мы протягиваем под навес руки, нащупываем что-то похожее на рукав шубы и начинаем теребить его изо всей силы. Шуба в самом деле оживает, и через минуту из входного отверстия высовывается голова. Это Биркст-Смит, живехонький, хотя и не очень презентабельный. Мы соединенными силами тащим его наружу, он протестует, мы отпускаем его, и когда он, наконец, стоит на ногах, - оказывается, что с ним ровно ничего не случилось, он только истомлен двухдневным лежанием в снежном сугробе. Вскоре появляется и Хелъге Бангстед. Промокшая насквозь одежда его смерзлась, и ходит он на голенищах своих сапог, чтобы вообще удержать их на ногах. Он больше похож теперь на голенастую птицу, нежели на человека.

Мы мигом принимаемся ставить палатку, поспешно снабжаем товарищей сухой одеждой, потом угощаем их чаем, крепким бульоном и вареной олениной. Скоро все превратности судьбы забыты, и душевное напряжение разрядилось смехом по поводу разных комических ситуаций, которые одни только и запомнились.

Непогода последних дней сделала нам веское предостережение; мы убедились в том, что на весеннее время нельзя твердо рассчитывать, но на легких санях мы могли бы в какие-нибудь два-три дня добраться до большого озера Хикулигьюак, где должны найти ближайших эскимосов падлермиут, поэтому мы порешили, что Биркет-Смит с Бангстедом останутся пока в палатке с главным нашим багажом, а я с Гагой поеду на легких санях.

После двухдневных поисков мы достигли своей цели. Очутились среди людей в маленьком стойбище всего из трех палаток. Человека, принявшего нас, звали Игьюгарьюк. Он сразу произвел на нас хорошее впечатление, так как в противоположность всем своим землякам в этой местности встретил нас с бесстрашным радушием. Было что-то жизнерадостное в его широкой улыбке, и это сразу нас покорило. Кроме того, я кое-что узнал о нем заранее от ближайших соседей на реке Казан. И способ, каким он добыл себе свою первую жену, был даже по сравнению с обычными у эскимосов методами сватовства, мягко выражаясь, сногсшибательным. Он никак не мог заполучить ее и потому вместе со своим старшим братом внезапно появился во входном отверстии снежной хижины своей возлюбленной и перестрелял семь-восемь человек: тестя, тещу, зятьев и невесток, пока девушка, без которой он не мог жить, не осталась, наконец, одна в хижине и он не добился своего.

Немудрено, что я был очень поражен, когда человек с таким темпераментом сразу по моем прибытии официально представился мне как местный блюститель закона и порядка, протянув документ за подписью и печатью Канадского правительства. Документ, помеченный апрелем 1921 года, был выдан в его стойбище во время преследования одного убийцы и начинался так: "Сим свидетельствуется, что предъявитель сего Эд-джоа-джук (Игьюгарьюк) с озера Чи-ко-лиг-джу-ак с сего дня мною, нижеподписавшимся, Альбертом Е. Римсом, королевским судьей Северо-Западной территории, назначен констэблем на указанной территории со специальной задачей выдать и представить на суд некоего Куаутвака, эскимоса-падлермиут, обвиняемого в двойном убийстве..."

Я прочел документ с подобающей серьезностью и в свою очередь протянул Игьюгарьюку старую газету, взятую мной для завертки. Он с достоинством принял ее от меня и просмотрел столь же внимательно, как я его документ. С этой минуты мы стали друзьями с полной верой друг в друга.

Игьюгарьюк был, однако, далек от какого-либо шарлатанства и, припоминая всех людей, с которыми я сталкивался на протяжении всего пути от Гренландии до Сибири, скажу, что ему принадлежит выдающееся место. Это был человек самостоятельный, умственно развитой и разумно властный среди своих земляков. Он тотчас пригласил нас в одну из своих палаток. Как и подобает большому человеку, он имел двух жен. Старшая, Кивкарьюк - "Обглоданная кость", бывшая причиной вышеупомянутой кровавой бойни, должна была уступить трон молодой красотке Аткарала - "Малютке, нисходящей к человеку" и, конечно, к ней-то в палатку он нас и повел.