Великий полдень - [14]

— Он такой! Он всегда хочет делать все по-своему, — вдруг сказала маленькая Зизи, восхищенно кивнув в сторону брата.

Ее глаза засияли еще ярче.

— Что ж, пожалуй, это даже хорошо… — проговорил я.

Спустя некоторое время детям наскучило наше старомодное веселье. Косточка подал знак сыну священника Ване и моему Александру, и они отправились с ним в мансарду, в которой находилась детская. Следом за троицей стали выскальзывать и другие ребятишки. Каждому хотелось присоединиться к компании, на этот раз Косточка ни для кого не сделал исключения, даже для младших. Дядя Володя двинулся было за Косточкой, но мальчик покачал головой, и дядя Володя, понимающе кивнув, остался. Главное событие новогоднего торжества — раздача подарков миновало, а ко всему прочему дети были равнодушны. Елка уже была забыта. У них была своя жизнь. Так оно, вероятно, и следовало.

К трем часам ночи кое-кто уже посапывал в креслах, но большинство еще держалось. Все объелись, напились, набалагурились и теперь медленно-медленно попивали «кофий», с удовольствием беседовали, глубже и глубже зарываясь в воспоминания. Я, естественно, находился в числе бодрствующих. Это было очень приятно — сидеть эдак по-семейному, с полузакрытыми глазами, время от времени нюхать табачок и слушать о том, что давным-давно прошло. Тем более в новогоднюю ночь.

Особенно разболтались наши старички… Они вспоминали времена, которые представляются мне до того темным, что осветить их нет никакой возможности, а вне этой «исторической фазы» наши предки как бы лишались сколько-нибудь ощутимой фактуры. Признаюсь честно: я не понимал, как они жили, так же как они не понимали нашей жизни. К примеру, они до сих пор никак не могли взять в толк, что почти все вокруг стало единоличной собственностью Папы. Наверное, им казалось, что они, да и все мы, пробавляемся тут на государственный счет в номенклатурном санатории или доме отдыха. Как бы то ни было, они все же понимали, что их старческое благоденствие — исключительная заслуга способного Папы, и чрезвычайно Папой гордились.

Прошлое в рассказах наших старичков напоминало уютные патриархальные пейзажи, вытканные на ковриках, какие были когда-то в большой моде и, кажется, развешивались преимущественно над диванами. Обаяние этих странных картинок состояло, вероятно, в том, что, глядя на них, невольно хотелось вообразить себя где-нибудь в укромном уголке этого неправдоподобно безмятежного мира. Старички ясно помнили то, что для каждого из нас выплывало словно из густого тумана и казалось призрачным сном. Так же, пожалуй, и я сам, сделавшись старичком, буду помногу раз пересказывать случаи из прошлой жизни, из тех времен, когда Александр, Зизи, Косточка еще пребывали во младенчестве или вообще не родились.

— Когда мы с ней только поженились, и нам дали комнату, — ни с того ни с сего стал рассказывать мой отец, с улыбкой поглядывая на мою мать и на окружающих, — у нас, между прочим, не было совершенно никакой мебели. То есть вообще ничего. К свадьбе нам подарили немного денег, и мы долго совещались, чтобы такое нам купить. Пофундаментальнее. И что, вы думаете, мы купили? Не кровать, не стол, не стулья… Мы купили громадный трехстворчатый зеркальный шкаф. Это, конечно, она, молодая хозяйка, настояла. Присмотрела в комиссионке.

— Зато какой красавец был, — вздохнула мать. — И почти даром.

— Не спорю, красавец, — добродушно согласился отец. — Но можете себе представить — совершенно пустая комната— и этот красавец шкаф!

— Зато в зеркале отражалось заходящее солнце! — снова вмешалась мать. — Казалось, в комнате два окна, одно напротив другого, и в каждом пылает по закату. Два заката одновременно, красота неописуемая! А когда в праздники начинался салют, вся комната наполнялась сверкающими огненными шарами…

— А главное, — посмеиваясь, продолжал отец, — поскольку, как я уже сказал, кровати у нас еще не было, а спать на полу было холодно, мы расстилали матрас шкафу. Благо шкаф был чрезвычайно широкий и длинный. Так и провели медовый месяц. И ведь не боялись свалиться!.. А когда родился Серж, ему это как-то передалось. Совсем малышом, просился на шкаф, мы подсаживали его, и там, под потолком, среди узлов и чемоданов он устраивал себе «город». Уже тогда обожал экспериментировать со всякими архитектурными сооружениями. Иногда просил, чтобы ему и еду туда подавали.

— Вот видишь, — сказала мать, — может быть, благодаря этому шкафу он и сделался архитектором.

— Ну, — возразил отец, — шкафы и у других были.

— У нас был точно такой шкаф, — вспомнил дедушка Коля, отец Мамы, хлопнув себя ладонью по лбу.

— Тем более, — убежденно сказала моя мать. — Значит, это у Сержа настоящий Божий дар… Правда, батюшка? — обратилась она за поддержкой к о. Алексею.

— Иначе и быть не может, — авторитетно кивнул тот. — Божий дар.

Что касается меня, то я в этом не сомневался. Гениальная идея Москвы посетила меня непосредственно после того, как я окрестился. И крестил меня наш о. Алексей. Факт остается фактом. Помню, как на волне очередного интереса к религии я перечитал Новый Завет. Под впечатлением финала Апокалипсиса с его Новым лучезарным Градом меня и озарило. Мои градостроительные идеи, до этого разбросанные и противоречивые, сложились в единый проект…