Великий перелом - [17]

— Это уступка, — сказал Нье Хо-Т’инг, — но недостаточная.

Лю Хань добавила покашливание, усилившее его слова И Ппевел, и Эссафф вздрогнули от удивления. Томалсс стал что-то говорить тихим голосом своему начальнику. Лю Хань расслышала достаточно, чтобы понять: тот объяснял, как случилось, что она немного овладела языком ящеров.

— Давайте все же поговорим, — сказал Ппевел. — И посмотрим, кто есть равный, а кто — нет, когда война кончится.

— Да, это верно, — согласился Нье Хо-Т’инг, — очень хорошо. Мы согласны на переговоры. Хотите начать дискуссию с большого и перейти к малым делам или предпочтете начать с малого и двигаться вверх по мере прогресса в переговорах?

— Лучше начать с малого, — сказал Ппевел. — Когда проблемы небольшие, вы и мы сможем легче найти почву под ногами. Если мы будем стараться достичь слишком многого вначале, мы сможем только рассердиться друг на друга и сорвем переговоры.

— Вы проницательны, — сказал Нье, склонив голову перед маленьким чешуйчатым дьяволом.

Лю Хань расслышала, как Эссафф объясняет Ппевелу, что это жест уважения.

— Итак, — продолжил Нье сухим уверенным тоном, за которым угадывались бомбы Народно-освободительной армии, — мы требуем, чтобы вы вернули девочку, которую бессердечно украли у Лю Хань.

Томалсс подпрыгнул, словно его ткнули булавкой.

— Это не маленький вопрос! — воскликнул он по-китайски, добавив усиливающее покашливание, чтобы показать свое отношение.

Эссафф, приняв странную позу, быстро переводил маленькому дьяволу.

Нье Хо-Т’инг поднял бровь. Лю Хань заподозрила, что это движение ничего не значит для чешуйчатых дьяволов, у которых не было бровей.

Нье сказал:

— Что же вы тогда подразумеваете под небольшими вопросами? Я мог бы сказать, что считаю материал, из которого вы сделали эту палатку, уродливым, но эта тема вряд ли заслуживает обсуждения По сравнению с тем, что вы, империалистические агрессоры, сделали с Китаем, судьба одного ребенка — мелочь, или, по крайней мере, эта проблема значительно меньше.

Выслушав перевод, Плевел сказал:

— Да, это небольшой вопрос по сравнению с другими. В любом случае эта страна теперь наша, что не подлежит никакому обсуждению, как вы понимаете.

Нье улыбнулся, не отвечая. Европейские державы и Япония говорили Китаю то же самое, но всегда терпели поражение, когда их брали на штык. Марксистско-ленинская доктрина вооружила Нье глубоким пониманием истории, которому он обучал Лю Хань.

Но она знала из своего собственного опыта, что маленькие чешуйчатые дьяволы имели свой взгляд на историю, и он не имеет ничего общего с учением Маркса или Ленина. Они были нечеловечески терпеливы: то, что срабатывало против Англии или Японии, могло оказаться негодным против них. Если они не лгали о себе, то даже китайцы, самая древняя и цивилизованная нация в мире, по сравнению с ними были лишь детьми.

— Моя дочь здорова? — наконец спросила Лю Хань Томалсса. Она не смела сломаться и заплакать, но когда она спросила о своей девочке, то из носа потекли слезы, не вылившиеся из глаз. Она высморкалась между пальцев, прежде чем продолжить. — Вы хорошо заботитесь о ней?

— Вылупившийся детеныш здоров и доволен.

Томалсс придвинул к себе машину, Лю Хань когда-то уже видела такую. Он прикоснулся к рычагу. Над машиной волшебством чешуйчатых дьяволов возникло изображение ребенка. Девочка стояла на четвереньках, обернутая поперек туловища тканью, и широко улыбалась — в ротике виднелись два маленьких белых зубика.

Лю Хань заплакала. Томалсс достаточно хорошо знал, что это означает печаль. Он снова прикоснулся к рычагу. Изображение исчезло. Лю Хань не знала, лучше это или хуже. Ей так хотелось подержать ребенка на руках.

Собравшись с силами, она сказала:

— Если вы говорите с людьми как с равными — или с чем-то близким к равенству, — то вы не будете красть их детей. Вы можете делать либо одно, либо другое, но не то и другое одновременно. Если вы крадете детей, то должны ожидать, что люди будут делать все, чтобы навредить вам за это.

— Но мы берем детенышей, чтобы изучить, как они и Раса могут наладить отношения друг с другом, начав все заново, — сказал Томалсс так, будто это настолько очевидно, что не требует объяснений.

Ппевел заговорил с ним на языке чешуйчатых дьяволов. Эссафф наклонился, собираясь переводить. Нье вопросительно посмотрел на Лю Хань. Она прошептала:

— Он говорит, они узнали важную вещь: люди будут бороться за своих детенышей, тьфу ты, детей. Это может быть не то, что они собирались узнать, но это частичный ответ.

Нье ничего не ответил и даже не посмотрел на Ппевела. Лю Хань достаточно хорошо читала по его лицу, чтобы понять: он не считает Ппевела дураком. У нее создалось такое же ощущение.

Глаза Ппевела снова повернулись в сторону людей.

— Предположим, мы вернем вам этого детеныша, — сказал он через Эссаффа, игнорируя разнервничавшегося Томалсса. — Предположим, мы сделаем это. Что вы дадите нам взамен? Вы согласитесь не устраивать больше взрывы наподобие того, который испортил день рождения Императора?

Лю Хань глубоко вздохнула. Она отдала бы что угодно, лишь бы вернуть ребенка. Но решение принимала не она. Здесь власть принадлежала Нье Хо-Т’ингу, а Нье любил дело больше, чем какого-либо человека или его частные заботы.