Великий обман. Научный взгляд на авторство священных текстов - [17]

Очень интересно представление о вымысле. Если мы читаем книгу, являющуюся официальной биографией Рональда Рейгана, то ожидаем увидеть в ней четкое следование фактам и полное отсутствие некорректной информации. А вот если мы читаем роман о президенте 1980-х гг., который является просто беллетристикой, нам достаточно некоторого исторического правдоподобия (например, президент в этом романе не будет шарить по Интернету и проверять, что ему написали в Фейсбуке). Но мы не ожидаем встретить там точных исторических фактов и реальных исторических деятелей. Древние эквиваленты современной развлекательной литературы работали по тому же принципу. Читатели рассчитывали на некоторое историческое правдоподобие повествования, но никогда не рассчитывали на его точное соответствие историческим событиям.

Разница между современной биографией и современным романом, конечно, является вопросом литературного жанра. Оставим специалистам пространные дебаты о том, чем характеризуется жанр, нам же будет достаточно приблизительного определения. Жанр – это тип литературы, который подходит какому-то заданному формату. Короткий рассказ, например, должен быть коротким; роман гораздо длиннее. В обоих есть герои, сюжет и другие особенности, отличающие их от хайку. Лимерик обладает двумя парными рифмами и неожиданной ударной строкой в конце. Белый стих ничего этого не имеет, но для передачи смысла опирается на глубину языка. И так далее. В каждом жанре как бы заложено некое соглашение между писателем и читателями. Это напоминает контракт, в котором автор обязуется соответствовать тому роду литературы, который ожидают встретить читатели, а читатели обязуются не ожидать ничего нехарактерного для этого рода.

Когда речь идёт практически обо всех видах развлекательной литературы, читатели снисходительно относятся к исторической неточности, но при этом ждут исторического правдоподобия [47]. Чтобы беллетристика доставляла удовольствие, все следуют этим негласным принципам.

Совсем другое отношение мы видим к биографическим или историческим работам. Здесь другие условия контракта: автор придерживается исторических фактов насколько возможно точно, и читатели ожидают именно этого. Любое отступление от этих правил всеми осуждается.

В древних исторических трудах всё было несколько сложнее. По большей части из-за того, что в античности просто не существовало научного инструментария, которым мы владеем сегодня. Не было широкого доступа к надёжным источникам информации, обилия самих письменных источников, баз данных, поисковых систем, не было возможностей, которые нам сейчас предоставляют СМИ и электронные средства коммуникации. Древние историки работали почти на ощупь, собирая такие рассказы о событиях прошлого, которым можно было бы верить. Было действительно крайне сложно передать точную картину, но большинство историков честно пытались это сделать. И больше всего эта сложность была заметна в попытках передать подлинные слова тех людей, что жили много лет назад. Некоторые из лучших образцов истории, созданных в античности, в значительной степени состоят из прямой речи своих персонажей. Но если события происходили на десятилетия или даже столетия раньше, то откуда историк мог знать, что было точно сказано в ту эпоху, когда не было ни диктофонов, ни стенографистов, ни ежедневных публикаций в прессе? Конечно, ниоткуда.

Поэтому такой великий историк V в. до н. э., как Фукидид, и говорит совершенно откровенно, что все слова, передающие прямую речь его героев, сочинены им самим. А какой у древних историков был выбор? Самое большое, что они могли, это придумать для исторических персонажей слова, которые наиболее подходили бы их характеру и поводу для их произнесения, и потом верить, что эта выдумка приблизительно соответствует тому, что было сказано на самом деле. Чтобы установить, насколько историку удалась его затея, не было решительно никаких способов. Но образованные читатели это понимали, так что здесь мы снова видим негласное соглашение между автором и читателями: автор высказывает самую лучшую догадку относительно содержания речей своих героев, а читатели именно так её и принимают, то есть как самую лучшую догадку.

Некоторые ученые полагали, что подложные писания имели ту же общую черту – что-то вроде беллетристики, сопоставимой с придуманными историческими монологами, где настоящий автор и настоящие читатели как бы соглашаются не принимать всерьёз фальшивое авторство текста. Но как я уже показывал выше, современные ученые, серьёзно изучавшие отношение древних к подлогам, думают иначе. В подлогах автор текста действительно использовал вымысел, но делал это без согласия читателей. И читатели, когда обнаруживали вымысел, отнюдь не были за него признательны. Древние расценивали исторические подлоги, будь то повествования, трактаты или письма, как ложь и фальшивку, лишенную безобидности художественной литературы. Именно поэтому они проявляли заинтересованность в выяснении «законорожденности» текста от названного автора или его незаконности через непричастность тому же автору.