Великий Могол - [19]

– Прошу о милости обратиться к тебе с просьбой, хотя едва ли смею…

Не хочет ли она просить вернуть Камрана и Аскари ко двору? Ожидая ее ответа, Хумаюн испытал прилив раздражения.

– Если удовлетворишь мое желание, я буду очень рада. – Казалось, Гульрух не обращала внимания на его молчание. – В ознаменование твоей победы над Гуджаратом я хочу устроить для тебя пир. Твоя мать, тетя и все женщины нашей семьи тоже будут моими гостями. Позволь мне сделать это для тебя, и я буду знать, что ты простил моих сыновей по-настоящему и что в семье Бабура снова наступил мир и покой.

Хумаюну полегчало. Вот что ей надо! Никаких слезных просьб о возвращении сыновей в Агру… только торжество. Он склонил голову в знак принятия просьбы Гульрух и, вежливо попрощавшись, покинул мачеху.

Оставив мысли о верховой прогулке, Хумаюн решил навестить мать. Направляясь к Махам, он прошел мимо комнат Дильдар. Он был совсем молод, лет десяти или одиннадцати, когда Бабур отдал Хиндала Махам. Помнил лишь, как мать позвала его взглянуть на младенца у нее на руках. «Смотри, у тебя еще братик», – сказала она. Хумаюн уставился на плачущего малыша, который, как он знал, был от другой женщины, а не от матери…

Тогда он об этом забыл. Хумаюн вырос в Кабуле, учась сражаться с мечом в руке, выпускать до тридцати стрел в минуту, крепнуть в верховых играх, – и это было для него важнее всего. Лишь потом он понял, что передача Хиндала Махам была одним из проявлений слабости отца, хотя сделано это было из любви.

Какая от этого польза? Это смягчило горе Махам, но в семье вызвало неприятности. В молодые годы мать ревниво охраняла Хиндала, держа его подальше от Дильдар. Но когда Хиндал подрос и узнал, кто его настоящая мать, он отвернулся от Махам. Возможно, именно поэтому совсем молодой Хиндал присоединился к заговору Камрана и Аскари против него. Возможно, это была его месть за то, что его вырвали из рук Дильдар.

А что сама Дильдар? Что творилось в ее голове все эти годы? Для утешения у нее хотя бы осталась Гульбадан. Но когда родилась девочка, не боялась ли Дильдар, что Махам попытается отобрать и ее? Хумаюн встряхнулся, об этом он никогда не узнает. Дильдар уже умерла. Махам никогда об этом не говорила, а он не желал спрашивать даже Ханзаду. Мир женщин такой сумрачный и сложный… В сравнении с ним мир мужчин, со всеми его сражениями и столкновениями, где споры можно решить кулаками или ударом меча, казался таким ясным и простым.

* * *

Под золотой луной сад, в котором Гульрух устроила свой пир, сиял от сотен светильников, горящих в медных чашах дия с ароматными маслами. У одной из стен сада располагался большой шатер, такой же остроконечный, как на родине моголов. Но вместо крепких шестов, соединенных вверху, чтобы противостоять суровым зимним ветрам, и покрытых толстым войлоком, Хумаюн увидел, что каркас сделан из тонких серебряных прутьев, покрытых шелком. Шелковый покров был с обеих сторон прихвачен жемчужными нитками так, что шатер был наполовину открыт для теплого ночного воздуха.

Две служанки Гульрух провели его к шатру, где падишаха ожидала их госпожа, одетая в темно-красный наряд. Ее голову и плечи украшала шаль такого же цвета с серебряными нитями. Ее молодых служанок украшал полупрозрачный муслин. При их движении в мерцающем свете Хумаюн мог видеть изгибы их тонких талий, упругие груди и крутые бедра. В ноздрях у них сверкали драгоценные камни, а темные волосы были переплетены белыми цветами жасмина по моде Индостана.

– Прошу тебя… – Гульрух указала на низенький бархатный стул.

Как только он сел, перед ним сразу же опустилась на колени одна из женщин с позолоченным кувшином прохладной, пахнущей сандалом воды, а другая женщина принесла хлопковое полотенце. Хумаюн протянул руки, и первая служанка полила на них воды. Вторая медленно вытерла их ласкающими движениями.

Хумаюн удивленно огляделся в поисках своей матери и других высокопоставленных женщин, но, кроме Гульрух и ее служанок, никого не было.

– Я подумала, что тебе больше по вкусу спокойное, менее формальное торжество, – произнесла Гульрух. – Я тут единственная хозяйка, но надеюсь, что ты простишь такую немноголюдность.

Хумаюн слегка выпрямился и насторожился. Что задумала Гульрух? Она должна знать, что он принял ее приглашение только из вежливости, не более того; тем не менее она пыталась превратить встречу в нечто более интимное. На мгновение падишах подумал, что она хочет его соблазнить – либо сама, либо с помощью своих служанок.

– Я приготовила тебе сюрприз.

Хумаюн снова огляделся, почти ожидая услышать звук цимбал и колокольчиков и увидеть привычный ряд гибких танцовщиц или энергичных жонглеров, акробатов и пожирателей огня, обычных для придворных затей. Вместо этого справа появилась грациозная тень. Когда она приблизилась, Хумаюн узнал бледное лицо Мехмеда. Турок опустился на колени перед Хумаюном и подал ему бокал с чем-то похожим на красное вино.

– Что это? – Проигнорировав Мехмеда, Хумаюн повернулся к Гульрух.

– Особая смесь опиума из южного Кабула и красного газнийского вина, приготовленная моими собственными руками по семейному рецепту. Иногда я готовила его для твоего отца, если он сильно уставал. Он говорил, что напиток его уносит…