Великий Краббен - [9]

Почему бы не прогуляться туда? Почему бы не завершить маршруты прогулкой в Львиную Пасть?

В лагере я так и объявил:

– Завтра, Серп Иванович, заглянем с тобой в Львиную Пасть!

– Ты что, начальник? – удивился Сказкин. – Ты где, начальник, найдешь тут льва?

Я ткнул пальцем в зазубренный гребень кальдеры:

– Видишь? Туда и полезем завтра.

– Это же в гору! – обиделся Серп Иванович.

– Дело есть дело! – отрезал я.

А завистливый Агафон вздохнул:

– Пруха пошла тебе, Серп. Я, считай, полжизни провел под этой горой, а умру и не узнаю, что за нею лежит.

– Тоже мне пруха! – презрительно хмыкнул Сказкин, и я ему посочувствовал.

В самом деле, будь у Серпа Ивановича другой характер, он, возможно, до сих пор плавал бы по всем морям мира, а не сидел со мной на пустом острове.

Но случилось однажды так.

После почти двухлетнего отсутствия явился Серп Иванович в родное Бубенчиково. «Вот, причаливаю! – заявил он жене. – Все решил бросить, буду счастливо дома жить. Навсегда, значит, к тебе причаливаю». Но Елена Ивановна Глушкова, уже бывшая Сказкина, о чем он тогда еще не знал, так ответствовала: «Да нет уж, Серп. Ты давай плыви дальше, ищи свой причал. А я уже давно причалила. К нашему участковому».

Милиционера, носившего фамилию Глушков, Серп Иванович трогать не стал, но пуховики и перины, вывезенные им из Канады, самолично распылил мощным бельгийским пылесосом, а сам пылесос посек миниатюрным, но вовсе не декоративным малайским топориком.

Хорошего мало.

По ходатайству участкового визу Серпа Ивановича напрочь закрыли.

Тогда Серп Иванович и покинул Бубенчиково, стремясь на знакомый восток, к океану.

Свободу узникам Гименея!

Душная ночь.

Душное утро.

Гигантские, в рост человека, душные лопухи. Над лопухами белое душное небо, ссохшееся, как рыбий пузырь.

На шлаковых откосах кальдеры мы еще могли утирать лбы, но в стланике лишились и этого некрупного преимущества – стланик, как капкан, захватывал то одну ногу, то другую.

– Ничего, – подбадривал я Сказкина. – Скоро выйдем на каменный склон, пойдем вдоль берега. Там ходить легче. Пару часов туда, пару обратно, к пяти, точно, вернемся.

– Да ну, к пяти! – не верил Сказкин. – Мы еще на гребень не поднялись.

– Тушенку взял? – отвлекал я Сказкина от мрачных мыслей.

– Зачем, начальник? Сам говоришь, к пяти вернемся.

– А фал капроновый?

– Зачем, начальник?.. – начал Сказкин, но осекся на полуслове.

Прямо перед нами, вверх по растрескавшимся, грозящим в любой момент обрушиться каменным глыбам, в диком испуге промчался, косолапя и даже подвывая, довольно крупный медведь-муравьятник. Перед Тем как исчезнуть в зарослях бамбуков, он на мгновение приостановился и перепуганно подмигнул нам сразу обоими глазками.

– Что это с ним?

– А ты посмотри! Ты посмотри, начальник!

Я обернулся к воде.

На сырой гальке, грязной от пены набегающего наката, на растревоженной, взрытой недавней борьбой сырой гальке, здесь и там валялись останки порванного на куски сивуча. Судя по белесым шрамам, украшавшим когда-то шкуру зверя, это был не какой-то там сосунок, а нормальный, видавший виды взрослый секач, с которым, как с коровой Агафона, не стал бы связываться никакой медведь-муравьятник.

– Начальник… – почему-то шепотом позвал Сказкин.

Не слушая его, я бросил рюкзак на камни и сделал несколько шагов к месту побоища.

– Не ходи, не ходи к воде!

– Почему, черт побери?

– Ты же видишь!

Плюнув в сторону Сказкина, я забрался на каменистый мысок и наклонился над взбаламученной водой.

Правда… ничего особенного я не увидел.

Какие-то мутноватые пленки, отблески, смутные водоросли, посеребренные пузырьками воздуха… Что-то вроде шевельнулось там в глубине… Что-то неясное… Смысла нет определять такое словами…

Я отпрянул.

Наверное, обломки судна, подумал я.

– Начальник, – издали умолял Сказкин. – Вернись. Не надо ходить к воде, начальник, не надо. Я точно, клянусь, видел рыбу. Большую. Точно видел, не вру!

Глаза у Сказкина отдавали легким безумием.

От его шепота, от смутных кружащих голову бездн, от странных отблесков в водной бездне спину мне тронул дикий холодок.

– Идем, начальник!

Пусто.

Тревожно.

Вверх не вниз, сердце не выскочит.

Отдышались мы уже на плече кальдеры. Ловили запаленными ртами воздух, старались не глядеть друг на друга. Если Серп и правда видел несколько дней назад большую рыбу, на гребень кальдеры за нами она все равно не полезла бы. Чего, правда, испугались?

И все же…

Сивуч!

Не какая-то там дворняга, а опытный секач! Кто его так?

Осмотревшись, Сказкин пришел в себя.

– Смотри, начальник, – сказал он мне, – вот я весь нервный стал, а все равно красиво.

Он имел в виду пейзаж, представший перед нами.

Гигантские вертикальные каменные клешни мысов почти смыкались на островке Камень-Лев, одиноко торчащем в узком проливе. Островок действительно походил на гривастого льва. Это сходство так потрясло Сказки на, что он окончательно пришел в себя:

– К пяти вернемся, скажу Агафону – козел! Жизнь прожил, козел, а красивых видов не видел!

Осуждающе покачивая головой, Сказкин сел в сухую траву и перемотал портянки. Покатые плечи Серпа Ивановича быстро двигались, – как слабые чешущиеся задатки будущих крыльев. К Львиной Пасти, налюбовавшись ею, Сказкин теперь сидел спиной. К пейзажу, каким бы он ни был впечатляющим, Серп Иванович уже привык. Кальдера Львиная Пасть его больше не интересовала. Из-под приставленной к низкому лбу ладони Серп Иванович высматривал вдали домик Агафона Мальцева.