Великий князь всея Святой земли - [17]

На дворе кони уже грызли удила и рыли копытами землю, краем глаза он успел рассмотреть столы, покрытые белыми рушниками и бочонки с напитками стоящие вдоль стен. Выхватил из-за голенища шелковый арапник, стеганул коня и, не оборачиваясь, вылетел за ворота по направлению к дому. За ним метнулись три тени, как бы пытаясь его догнать.

– Вот так и будут они меня сопровождать всю жизнь, как духи прошлого, нынешнего и будущего, – Мелькнула шальная мысль.

Глава 2 Красна дорога ездоками, а обед пирогами

Звонки бубны за горами. Хвали Заморье, на печи сидючи.

Суздальцы, ростовцы и зеваки, приехавшие на праздник, высыпали на улицы, как только гости начали съезжаться на верхний княжеский двор. Зрелище было достойно внимания, еще с утра по улицам и площадям крутились скоморохи, да на удобных местах устроились гусляры. Потеха шла, почитай, весь день. Седые старцы рассказывали о Святогоре и Микуле Селяниновиче, о Ваське Буслаеве и Вещем Олеге. Переливы гуслей сливались в один хор, перебиваемые резкими звуками рожков и бубнов, под которые скоморохи весело разыгрывали сценки про Петрушку и Бабу-Ягу, про Ивана Царевича и Серого Волка.

Сейчас же, к полудню, центр действия переместился к улицам, ведущим к терему, по которым двигались боярские поезда, и неторопливым шагом ехали дружинники. Кто-то горячил коня, желая показать его стать, кто-то наоборот сдерживал не в меру ретивого жеребца, чтобы зеваки могли рассмотреть убранство всадника и сбрую его коня. За каждым витязем, каждым боярином, гарцевала его челядь, пестро разукрашенная в цвета боярских домов или в окрас щита витязя, чем придавала неповторимое разнообразие празднику. Вместе с боярами и старшей дружиной к празднику были приглашена и ближняя их родня – жены и дети. И они расфуфыренные и расцвеченные вливались в общий яркий поток. Еще бы, не каждый день выдается такой праздник, да еще на княжеском дворе самого князя Юрия, да со всеми его сыновьями. Вот знатные женихи, только смотри, не опростоволосься и, глядишь, может счастье выпадет.

Знатные дочки, считай невесты на выданье, надели лучшие свои наряды, когда еще придется блеснуть богатством и знатностью, а главное собственной красой и пригожестью. Многие поспешали верхами, умело держась в седле, и ни сколь не боясь запачкать парадные сарафаны, чем приводили в восторг иноземных гостей, которых в этот раз было великое множество.

Но как-то разом зеваки отхлынули со всех концов и оборотились в сторону улиц идущих от нижнего города к верхнему, на конце которого показались процессии княжьих сыновей Ростислава и Андрея, каждого со своей отроческой дружинной.

Всем было, страсть, как интересно посмотреть и на Ростислава, будущего защитника земли Ростовской с его воями, и на Андрея, теперь пилигрима Ерушалимского с его попутчиками.

Ростислав выбрал цвета герба Ростовского – красный и золотой и вся его дружина сияла червонным золотом, как бы рассекая наступающую тьму. Золоченые кафтаны с червонными отворотами и червлеными щитами по бокам коней, напоминали собравшимся о старых обычаях, о волховских капищах в Ярилиной долине. Воины вдруг вспомнили, что они внуки Дажьбожьи, и сидели гордо подбоченясь в своих высоких седлах, крепко упершись в золоченые стремена.

Сам Ростислав заставил своего буланого, почти золотого жеребца выступать шагом, высоко поднимая ноги, задавая темп всем ехавшим за ним. Суровые черты его лица, напоминавшие князя Юрия в детстве, разгладились. На голове была лихо заломлена красная шапка с пером, и такой же красный кафтан был расшит золотыми разговорами. На попоне коня сияло Солнце-Ярило, испепеляя все вокруг пылающими лучами червонного золота. Даже подковки коней были вызолочены, казалось, что это не искры летят из-под них по булыжной мостовой, а лучи солнца рассыпаются под ногами небесных коней, несущих небесное воинство.

Зеваки остолбенели, скоморохи и гусляры примолкли в оторопи, и в такой тишине Ростиславов поезд прогарцевал, на удивление всем, в сторону теремных ворот и плавно втянулся в их темную пасть, озаряя своим сиянием терем и прилегающие к нему улицы.

Не успели горожане, народ, наехавший со всех сторон земли Славянской, и соседи из земель мирных и немирных оправиться от видения воинства Ярилова, как звон копыт известил всех о появлении дружины Андрея.

Толпа ахнула и еще ближе придвинулась к поезду, чуть не подавив стоящих впереди, и почти выпихнув их под копыта горячих коней. Дружина княжича была немногочисленна, но всем своим видом она подчеркивала, что это боевая дружина, собравшаяся в дальнюю дорогу, в Святую Землю.

Княжич выбрал цвет своего родового удела Плещеевского княжества – лазоревый, и цвет чистоты помыслов, цвет невинности отроков – белый. Вот эта бело-голубая река вливалась сейчас в теснину улицы, стесненную бревенчатыми берегами домов и плавно заструилась к месту праздника.

Отроки ехали по двое в ряд. Во главе процессии плыли, будто по воздуху, на двух конях саврасового окраса сам Андрей и Данила. Юность и мудрость, ведущие за собой дружину. Оба в лазоревых кафтанах, притом Данилу в таком виде без брони и шелома горожане, пожалуй, видели впервые. Оба в шапках набекрень, с выбившимися из-под них у одного темно-рыжими кудрями до плеч, у другого седыми лохмами, уже белыми как лунь. Они сидели, как влитые. Младший едва дотягивал до плеча старшему. Однако, по повадке, по повороту головы, даже по походке коня, сразу было видно – кто здесь княжич, а кто дядька.