Великий канцлер - [75]

– Вот именно, товарищ Ленин, – подтвердил канцлер Одинцов, – при этом не исключено, что за нашу победу над Японией нам придется заплатить войной с общеевропейской коалицией. То есть мы должны держать в уме такой сценарий, при котором страны Европы не передерутся между собой, а, объединившись в Альянс, попрут на восток. Случится это или нет, но нам необходимо увеличивать свою военную и промышленную мощь, а наш народ в подавляющем большинстве должен жить настолько хорошо, насколько это возможно, чтобы при первом же зове военной трубы броситься к оружию, чтобы защитить все то, что дало ему наше государство. А такую военно-промышленную мощь и поддержку народа способен дать государству только социализм. И лишь социализм способен вывести Россию в число первых мировых держав. В противном случае, если мы не сумеем сделать всего задуманного, российское государство, скорее всего, навсегда прекратит свое существование.

– Да вы, батенька, фантазер, – вздохнул Ильич. – Построить социализм в отсталом государстве всего за десять лет – это какое-то прожектерство и неумная маниловщина. В России условия для перехода к социализму не созрели, и не созреют еще множество лет. Сперва социализм должен овладеть развитой в промышленном отношении Европой, и только потом она должна разнести его по всему свету.

– Нечто подобное, – сказал Одинцов, – получилось у присутствующего здесь товарища Кобы, когда он, в нашем прошлом в ипостаси товарища Сталина, взялся доделывать-переделывать начатое вами. И именно тогда он сказал фразу «или мы за десять лет сумеем проделать путь, для которого Европе потребовались сто лет, или нас сожрут». Фора оказалась немного большей – тринадцать лет, и не все удалось сделать, а то, что было сделано, не все получилось так как надо; но все же тогда мы в той войне победили и сумели отвоевать половину Европы. Теперь в случае нападения объединенных европейских армий нам будет нужна ВСЯ Европа, до самого Атлантического побережья. Во-первых – это необходимо, чтобы оттуда на русскую землю больше никогда не приходила война. Во-вторых – чтобы распространить по европейским странам нашу социалистическую идею. Но для этого все мы, а не только мужики на полях и рабочие в цехах, должны напрячь силы и навалиться на работу со всей дури, ломая сопротивление косной и отжившей свое системы. Вот и вся задача, ради которой императрица Ольга и Великий князь Михаил впрягутся в работу с такой же яростью, как и присутствующие здесь большевики.

После слов канцлера наступила тишина. Потом со своего стула встал товарищ Коба и тихо сказал:

– Я согласен, товарищ Одинцов, и вы можете располагать мною по своему усмотрению, чтобы ни говорили некоторые товарищи. Задача, которую вы поставили перед собой, достойна каждого настоящего большевика, и я надеюсь, что оправдаю оказанное вами доверие.

– Садитесь, товарищ Коба, – кивнул Одинцов, – благодарю за поддержку, хотя, сказать честно, я не ожидал от вас ничего иного. Теперь вы, товарищ Красин, скажите – вы пойдете с нами или вильнете в кусты?

– Я с вами, товарищ Одинцов, – угрюмо произнес Красин, – я считаю, что в такой ситуации глупо ломаться и строить из себя невинную гимназистку. Если ваше правительство действительно по-настоящему будет бороться за права рабочего класса, то мы, большевики, тоже не должны стоять в стороне. В противном случае зачем, простите, мы вообще нужны людям. Так что я с вами, товарищи, считайте меня своим солдатом.

– Тогда, – Одинцов перевел взгляд на Савву Морозова, – осталось узнать мнение товарища сочувствующего. Не передумал ли он и не отказался ли от должности министра экономического развития. Ведь это будет адов труд – перевести российскую экономику на рельсы непрерывного экономического развития, чтобы каждый день ставились новые рекорды: выше, дальше, быстрее; и чтобы прибыли от заводов-гигантов шли на государственное и народное благо, а не оседали в карманах заграничных толстосумов…

– Я своего мнения не изменил, – ответил Савва Морозов, – и чем тяжелее будет тот труд, тем он мне интереснее. Просто набивать мошну деньгами мне давно наскучило, теперь хочется чего-то такого эдакого, чтобы от масштабов кружилась голова и чтобы потом показать детям и с гордостью сказать, что это сделал их отец. Но только у меня одна просьба: не заставлять изменять вере отцов. Родился Савва Морозов в древлеправославной вере, таким он и помрет.

– Да Господь с вами, Савва Тимофеевич, – махнул рукой Одинцов, – то, как вы молитесь Богу, есть исключительно ваше личное дело. Вон и митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Антоний считает, что из закона следует исключить фразу о господствующей православной церкви, ибо господство – это не христианская идея. Вы только своей верой никому в нос не тыкайте, как делают это некоторые полоумные – и никто вам за нее даже и не вспомнит.

– Благодарствую, Павел Павлович, – кивнул Морозов, – в таком случае мною вы тоже можете располагать по своему усмотрению.

И вот тут со своего места вскочил Ильич…

– А почему вы, товарищ Одинцов, – картавя, выкрикнул он, фирменным жестом заложив пальцы за проймы жилета, – не задали подобного вопроса мне: хочу я с вами сотгудничать или нет? Это что, понимаешь, за дискриминация; или мое мнение для вас уже ничего не значит?!