Великий герцог Мекленбурга - [17]

– Кто таков?

– Я государь Московский Дмитрий Иоаннович, – произнес вор с легкой истерикой в голосе. – Спасся я в Москве от Шуйского, и потом…

Не, эту фигню я слушать не намерен, делаю знак драгунам, и самозванец затыкается от удара под дых.

– Послушай меня, урод! Я понятия не имею, кто был тот человек, которого короновали в Москве как царя Дмитрия, но это точно не ты. Кроме того, его все равно убили, и в этом нет никаких сомнений. Потому как если московские бояре что и делают хорошо, так это убивают. Того мерзавца, которого все называли Тушинским Вором, тоже убили. И знаешь, что я тебе скажу? Тебя тоже убьют, поскольку имя, которое вы все принимаете, определенно приносит несчастье. Не хочешь называть себя – дело твое, но, если ты еще раз назовешь себя царем Дмитрием, я прикажу тебя выпороть! А теперь расскажи мне, любезный, о чем это вы с полковником Горном договаривались.

Когда мы подошли ко Пскову, я приказал поднять белый флаг, вызывая горожан на переговоры. После некоторой заминки открылись ворота, и из них вышли несколько человек. Я принял их с максимально возможной в моем положении любезностью.

– Кто ты и чего от нас хочешь? – спросили меня делегаты от города.

– Я великий герцог Мекленбургский Иоганн Альбрехт Третий, – отвечал я им. – Нахожусь на службе шведского короля Густава Адольфа, а к вам прибыл для поимки человека, называющего себя московским царем. Этот человек, очевидно, самозванец и вор. Такие, как он, сеют смуту и мешают дружбе между Русью и Швецией.

– Хороша дружба, – горько усмехнулся один из псковичей, седой как лунь старик, видимо, посадский староста. – Осадил Порхов, к Пскову с воинской силой пришел. Ну да ладно, нету у нас царя Дмитрия! Бежал он, и весь сказ!

– Я знаю, но скажите мне, псковичи, кто из вас видел самозванца и мог бы его узнать?

– Да все мы его видали, – загудели парламентеры.

Я хлопнул в ладоши, и мои люди подтащили связанного Лжедмитрия.

– Смотрите внимательно, горожане! – возвысил я голос. – Узнаете ли вы ложного царя, который обложил вас непомерными податями, грабил вас, позорил ваших жен и дочерей? Вижу, что узнаете. Ты, старик, сказал, что я осадил Порхов, так ведь? Ты поедешь со мной, я велю пропустить тебя к воротам крепости, и пусть тамошние жители расскажут тебе, чинили ли мои солдаты какое-нибудь разорение Порхову или его окрестностям. Я не враг Руси и русским людям. Я хочу, чтобы ваша Смута прекратилась как можно скорее. Да, я хочу, чтобы вы выбрали своим царем королевича Карла Филипа, и считаю, что это пойдет на пользу вашему царству. Возвращайтесь в город и скажите жителям, что я схватил самозванца и собираюсь выдать его князю Дмитрию Пожарскому. И пусть они пришлют ко мне в Новгород своих лучших людей для переговоров. Я честью своей клянусь, что не буду чинить им никаких препятствий, если они не захотят присягнуть королевичу Карлу, как это сделали новгородцы.

Парламентеры выслушали мою речь со всем возможным вниманием, затем из их рядов выступил довольно молодой по сравнению с прочими человек и спросил – верно ли я собираюсь выдать вора Пожарскому?

– У тебя не псковский выговор, уж больно ты окаешь, – сказал я ему, выслушав его речь. – И зипун на тебе явно с чужого плеча, и видом ты на посадского не похож. Я не знаю, кто ты, но если тот, кто я думаю, то поезжай к князю и скажи ему и Минину, чтобы прислали ко мне честию послов, и я выдам им вора. Я сказал!

На этом разговор с горожанами не кончился. Едва я отпустил посланцев, передо мной возник попик с седой бородой и в рваной рясе.

– Пресветлый князь! – заявил он мне. – Сии воры есть вероотступники и не пожалели ни храмов святых, ни слуг божиих в своей безбожной корысти. Они не жалели ни вдов, ни сирот, ни храмов господних.

– Я понял! – ответил я попу. – Но чего ты от меня хочешь?

Дело оказалось, впрочем, совсем простым. Воровские казаки разграбили церковь, в которой настоятелем был жалобщик. И он недолго думая прибыл с претензией ко мне.

Говоря по совести, первым моим побуждением было послать служителя церкви. Дескать, Господь терпел и нам велел, но, поразмыслив, я ответил ему, что он может искать пропажу в моем лагере, и, где бы он ни нашел, я обязуюсь ее выдать.

Увы, из всех вариантов выпал самый неприятный. Искомая икона была опознана в добыче благородного кирасира фон Торна, родственника покойного Мэнни. Я по одной этой причине оказывал этому парню покровительство, чувствуя себя виноватым перед его семьей. И вот поди же ты, именно в его добыче отыскалась злополучная икона, отождествляющая всех псковских святых.

– Господин фон Торн! – объявил я городу и миру. – Сию икону необходимо вернуть истинному владельцу, посему извольте назвать вашу цену.

Доблестный кирасир поразмыслил и со свойственной всему семейству Торнов обстоятельностью заявил, что за икону хочет ни много ни мало чин фенрика и тысячу талеров. Сумма не то чтобы являлась для меня неподъемной, но при себе таких денег не было, и я, соскочив с коня, сорвал с иконы оклад и отдал серебряную пластину фон Торну, а деревянную часть попу. Когда фон Торн попробовал возмутиться, я отдал ему повод своего коня и объявил, что он будет моим залогом.