Великий Чингис-хан. «Кара Господня» или «человек тысячелетия»? - [52]

2. Была введена должность черби. Черби, «состоящие на службе», управляли людьми и хозяйством улуса. Они ведали «кравчими, привратниками, конюшими» и т. п. и личной гвардией хана.

3. Была отобрана тысяча гвардейцев хана, призванных сражаться «пред его очами», и создана его личная гвардейская охрана из 150 гвардейцев. В гвардию шли дети и младшие братья нойонов и должностных лиц – тысячников и сотников. По-разному трактуется слово, которое С.А. Козин перевел как «люди свободного состояния». П. Рачневский полагает, что речь идет о населении улуса, равноценном по социальному статусу китайским «бай син», т. е. «простым людям», не состоящим на официальной службе [Рачневский, с. 77]. В новом кратком переводе «Тайной истории» на китайский язык, однако, подчеркивается, что в монгольском термине делается упор на то, что на службу в гвардию брали сыновей именно лично свободных людей – «рабовладельцев, не имеющих чина и должности» [Дорона-Тиб, с. 182].

Эти мероприятия, возможно, дополняли то, что было сделано при сформировании первого улуса Чингис-хана, они упорядочили устройство улуса после того, как он сильно пострадал в 1203 г. от удара кереитов.

В начале лета 1204 г. войско Чингиса – около 45 тыс. всадников выступило в поход на найманов. Перед походом было совершено жертвоприношение священному знамени, в котором, по поверьям монголов, обитал дух-хранитель войска Сульдэ. Армия Чингиса двигалась верх по реке Керулен. Столкнувшись с первыми найманскими караулами, монголы решили перед большим сражением подкормить коней, а заодно пойти на хитрость – ночью каждому воину разжечь по пять костров в разных местах. Темной, звездной ночью заполыхала степь заревом огней, и найманам со страху почудилось, что армия Чингис-хана заполнила всю степь, ибо в стане монголов «огней было больше, чем звезд на небе». Была применена, судя по «Юань ши», и такая хитрость – перед сражением монголы загнали в лагерь Таян-хана тощую лошадь. Таян-хану показали ее. Излагая войскам план сражения, Таян-хан сказал: «Монгольские лошади отощали, как эта. Заманим их поглубже, а затем начнем сражение и захватим их» [Юань ши, цз. 1, с. 76].

Таян-хан поджидал Чингиса со своим войском на реке Алтай в Хангае. С ним вместе был Чжамуха, а также представители других племен. В «Юань ши» названы мер киты, кереиты, ойраты, дэрбэн, хатачины, татары. Когда осторожный Таян-хан предложил было вначале не принимать сражения, а отступить за Алтайские горы, «заманить Чингиса поглубже», увлекая за собой монголов, его сын Кучлук обвинил отца в трусости. Доказывая, что армия у Чингиса невелика, он ссылался на тот очевидный факт, что большинство монголов здесь, с Чжамухой, в лагере Таян-хана.

– Эта баба Таян разглагольствует так из трусости. Откуда у него (Чингиса) появилось множество монголов? Ведь большинство монголов с Чжамухой вместе здесь, у нас!

И хотя Кучлук-хан и сам не очень-то представлял себе, сколько монголов идет за Чингисом, а сколько за Чжамухой, но очевидно, что в эти летние дни 1204 г. немало монголов выступало еще против будущего властелина степей, не осознавая, какая им будет польза от объединения Монголии.

Кучлук и приближенные Таян-хана отговорили его от прежнего решения, подсказанного разумной осторожностью.

– Сойтись-то мы сойдемся, а вот легко ли разойдемся? – возражал Таян-хан на наглые слова Кучлука. Но Кучлук и его единомышленники вынудили Таян-хана принять бой с Чинги– сом. Найманская армия двинулась вдоль реки Тамир и переправилась через Орхон к восточным склонам горы Наху

По сведениям Рашид-ад-дина, Чингис «сам лично устанавливал войско» и «пошел в передовом отряде». Монголы смяли и погнали найманские передовые караулы. Особенно храбро бились батыры Хубилай, Чжэбе, Чжельме и Субетай Чжаму-ха, находясь в стане Таян-хана, и хотел разгрома Чингиса, и боялся его. Сильнее всего он желал бы разгрома найманов, а потом в своей родной, монгольской среде устранения Чингисхана от власти и захвата ее. Поэтому на вопрос Таян-хана об этих храбрых нукерах Чингиса: «Что это за люди?» – ответил:

– Мой анда Темучжин собирался откормить человеческим мясом четырех псов и привязать их на железную цепь. Должно быть, это они и подлетают, гоня перед собой наш караул.

– Ну так подальше, – сказал Таян-хан, – подальше от этих презренных тварей! – И приказал перенести свою ставку повыше в горы (по «Сокровенному сказанию», с. 145–147).

Судя по «Тайной истории», четырежды так запугивал Чжамуха Таян-хана, пока тот не оказался на самой вершине горы, а потом, видя, что найманы неминуемо потерпят поражение, покинул их. По рассказу Рашид-ад-дина, «как только Чжамуха-сечен издали увидел боевой порядок войск Чингисхана, он обернулся к своим нукерам и сказал: «Знайте, что приемы и боевой порядок войск моего побратима стали иными! Племя найман не оставит никому другому даже кожу с ног быков, а от них никому не достанется прибыли!» [Рашид-ад-дин, т. I, кн. 2, с. 148]. Умел Чжамуха так мудрено выражаться, что, действительно, сразу не поймешь, что и сказать он желает. Но действовал он решительно. «Закончив эту речь, он отделился от них, выехал вон из рядов и ускакал с поля битвы» [там же]. По «Тайной истории», Чжамуха не только предательски бросил найманов в разгар битвы, но и сообщил Чингису, что войска найманов расстроены, а Таян-хан напуган и не уверен в исходе сражения (по «Сокровенному сказанию», с. 149–150).