Великий Чингис-хан. «Кара Господня» или «человек тысячелетия»? - [103]

Объективным и закономерным было и то, что соседний Китай (понимая под этим словом Китай в его современных границах и границах конкретно-исторических для каждой данной эпохи, что не одно и то же) столь же регулярно, как и соседний кочевой мир, переживал периоды объединения и раздробленности, усиления и ослабления. С одной стороны, на соседних с собственно Китаем землях в эпоху, предшествующую непосредственно появлению Чингис-хана, непрерывно шел процесс мужания этносов и появления их самобытной государственности, будь то Тибет, тюркские каганаты, Нань-чжао на территории современной провинции Юньнань, государства киданей, тангутов, чжурчжэней С другой стороны, и собственно Китай переживал регулярные периоды единения и распада: эпоха Воюющих царств – IV–III в. до н. э. и объединение при династиях Цинь и Хань до III в. н. э.; распад с III в. н. э. до конца VI в.; объединение с VII по начало X в. и распад до завоевания монголами всего Китая во второй половине XIII в. Объединение кочевого мира отнюдь не всегда совпадало с разъединением Китая, но возникновение сильных кочевых держав не раз приводило к включению в их состав северных районов страны.

Мы имеем все основания считать раскол и объединение Китая исторической закономерностью. Чингис-хан объединил Монголию и обрел силу как раз в тот момент, когда Китай был расчленен на южную и северную половины; северная входила в состав государства Цзинь, часть китайцев жила в созданном тангутами государстве Си Ся. Ситуация для завоевания части страны (или всей страны) была объективно благоприятной.

По мнению китайских авторов, отсутствие единства страны и упадок – вот та политическая ситуация, которая привела Чингис-хана к победам [Юань чао ши, с. 2–3]. В сущности ни Цзинь, ни Южная Сун не находились в состоянии упадка, так же как и тангутское государство, а государство хорезм-шаха при всех его слабостях набирало силу. Трудности, возникавшие в этих государствах, не выходили за рамки обычных, даже повседневных, они стали роковыми тогда, когда эти государства подверглись атакам монголов. Известно, что государства, населенные различными этносами, в особенности если одни из них покорены другими, всегда более уязвимы. Межэтнические трения резко обострились в Цзинь во время монгольского вторжения и дали свои печальные плоды.

Не исключено (мы просто не имеем свидетельств источников), что межэтническая рознь обострилась и в Си Ся. В этом государстве при господстве тангутов жили еще по меньшей мере три народности – китайцы, уйгуры и тибетцы. Уйгуры, часть китайцев и тибетцев были включены в состав тан-гутского государства силой оружия. Государство Си Ляо, или кара-китаев, также было многонациональным при господстве киданей-завоевателей. В этой стране внутренняя рознь усиливалась благодаря вражде на религиозной почве (большинство подданных мусульмане, а господствующий народ и династия – буддисты). В государстве хорезмшаха были трения, в том числе и в пределах правящего дома, между ираноязычными и тюркоязычными этносами.

Следует учитывать и психологию людей той эпохи. Многие из них служили верно и преданно своему государю, своей династии. Но именно государю и династии, а отнюдь не всегда своему народу, своей родине. Патриотизм, как мы понимаем его сейчас, отнюдь не был господствующим и единственно нравственным. Для Елюй Чуцая, который оказался на службе у Чингис-хана, столь же нравственно было отдавать все силы служению Чингис-хану, как он ранее служил императору Цзинь, хотя Чингис-хан и воевал с его прежним государем и не думал восстанавливать киданьское государство. Нелепо было бы отрицать силу этнических связей, но отношения «подданный – государь», независимо от этнической принадлежности государя и подданных, нередко были сильнее связей и отношений этнических.

Современная китайская наука, которая сочла удобным для себя полагать Китай издревле в современных границах как некое извечное культурно-географическое единство, объявляет разные государства, так или иначе включавшие в свой состав территорию современного Китая, «политическими властями», на которые временами распадался Китай. Поэтому покойный Хань Жулинь в предисловии к «Истории династии Юань» писал: «Во время подъема монголов в Китае утвердились семь-восемь политических властей: Южная Сун, Цзинь, Си Ся, Си Ляо, Дали, Тибет» [Юань чао ши, с. 2]. Названо всего шесть. Кто не назван? Очевидно, Корея и Вьетнам. Но не в этом суть.

Поэтому для китайца, нашего современника, представляющего Китай как некое культурно-географическое полиэтническое единство при культурном (для прошлого даже необязательно всегда политическом) превосходстве китайцев, при доминировании их государственности, не составляет особого труда представить завоевание его страны монголами в XIII в. не как установление «татаро-монгольского ига», а как… «объединение страны». «Почему только монголы смогли объединить Китай, покончить с пятисотлетним расколом?» – задает вопрос Хань Жулинь, вопрос, который нам и в голову не придет. Он сам и отвечает на него: «сила коней», «китайское мастерство» (техническое), личный талант Чингис-хана, неравномерное развитие национальностей (имеется в виду Китая) – монголы были на подъеме, а Сун и Цзинь в периоде упадка. «Монголы объединили Китай, и это в объективной ситуации того времени было совершенно естественно» [там же, с. 4]. Не завоевание (кровавое) Цзинь, Си Ся, Южной Сун, Си Ляо, Дали, подчинение Тибета, а «объединение Китая».