Великие завоевания варваров. Падение Рима и рождение Европы - [153]

Однако этот процесс длился долго. Новый способ погребения стал нормой только приблизительно к 525 году, спустя полвека после смерти Хильдерика, а за этот срок на него могли повлиять самые разные факторы. К примеру, в англосаксонской Англии кремация быстро исчезла с приходом христианства, в котором она явно считалась неподобающим похоронным обрядом. И хотя в VI веке христианство только начало распространяться на территориях франков, это тоже могло привести к закреплению обычая погребения покойных, хотя в этом случае такие похороны никак не связаны с желанием покичиться своим богатством[417].

Прямое распространение обряда вниз по социальной лестнице с погребения Хильдерика к более простым могилам второй четверти VI века говорит о том, что новый похоронный обычай непосредственно связан и с возрастанием влияния франков в Европе – и в особенности с соперничеством, порожденным притоком новых богатств, возникшим в ходе завоеваний. Но тот факт, что элемент эмуляции культур так четко прослеживается в распространении захоронений с погребальным инвентарем – и что галло-римляне весьма охотно заимствовали новый способ погребения, – не означает, что никакой иммиграции франков в Северную Галлию не было, или что таковая была весьма незначительной, или что распространение нового обычая с ней не связано. Напротив, есть все причины полагать, что иммиграция франков в Северную Галлию была очень даже масштабной и сыграла важную и непосредственную роль в распространении нового способа погребения.

Доказательства миграции франков на запад от Рейна варьируются от конкретных до более общих. И нам вновь необходимо обратиться к исследованию захоронений на Крефельд-Геллеп. Если (а это вполне возможно) первое и более старое кладбище по-прежнему использовалось местным населением, то возникает закономерный вопрос: кого же тогда хоронили на втором, с момента основания которого и начал распространяться новый погребальный обычай, появившись затем и на первом? Как сразу и предположили археологи: скорее всего, франков-иммигрантов. Богатые захоронения в центре других Reihengräber, с которых начинались новые кладбища, тоже должны принадлежать представителям элиты франкских иммигрантов, под властью которых происходили трансформации в местном сельском обществе; отсюда и образование новых кладбищ, и принятие нового способа захоронения. На первый взгляд кажется, что археологические свидетельства заводят нас в тупик, как и в случае с англосаксами. С одной стороны, новый похоронный обычай распространялся сверху вниз, начавшись с представителей новой элиты – франкских иммигрантов. С другой – он все-таки получил распространение, и притом довольно широкое, среди местного населения. При отсутствии наглядных и неоспоримых археологических свидетельств – вроде обнаруженных в захоронениях Крефельд-Геллеп или Френувиля – отличить могилы франков от мест погребения галло-римлян невозможно. Любой индивид может с равной вероятностью оказаться как тем, так и другим, а то и обоими разом, поскольку смешанные браки, скорее всего, имели место. Однако на этом спор не заканчивается.

Если бы единственным доказательством иммиграции была горстка могил в сердце новых организованных кладбищ, миграцию франков можно было бы со спокойной совестью назвать переселением элиты с последующей эмуляцией культур. Но у нас есть бесспорное доказательство того, что за процессом ассимиляции культур скрывается куда более масштабный миграционный поток. Стоит задуматься об общих характеристиках преемственности и трансформации в королевстве Меровингов. Как мы видели, новый обычай хоронить мертвых с погребальным инвентарем обнаруживается и к югу от Луары. Однако там он не прижился, и местное население в основном продолжало придерживаться привычных для себя ритуальных обрядов. Следовательно, в королевстве франков этот процесс тоже протекал отнюдь не автоматически. Мало просто забросить пару-тройку франков в Галлию и ожидать, что все вдруг примутся с энтузиазмом хоронить усопших с оружием и ценными предметами.

С ходу можно придумать несколько причин, по которым новый обычай вошел в обиход на севере, но не на юге, однако существует прямая связь между появлением Reihengräber и степенью заселенности региона франками. Как и в англосаксонской Англии, ключевую роль здесь играют лингвистические данные. В целом общий эффект миграции франков был таков: граница распространения германского языка сдвинулась к западу от Рейна на 100–200 километров, по-разному в разных регионах (см. карту 12). Но это был конечный результат сложного процесса, а не явление, возникшее молниеносно, как по волшебству, в начале VI века. Похоже, началось все с того, что иммиграция франков привела к появлению сети тесно взаимосвязанных языковых островков. Даже в регионах, где в конечном итоге стал превалировать германский язык, крупные римские центры оставались романоговорящими вплоть до IX века, такие как Ахен, Прюм и былая столица Римской империи – Трир. В то же время характер этих названий свидетельствует о том, что германоязычные сообщества продвинулись тогда куда дальше современных языковых границ. Германские топонимы встречаются даже в землях к северо-западу от Парижа, в Нормандии и Бретани, а это значит, что германоговорящая элита пребывала здесь достаточно долго для того, чтобы дать свои названия постоянным поселениям, которые были ими основаны (см. карту 12). В Северной Галлии более или менее постоянные поселения (деревни, а за ними и поместья) появились чуть раньше, чем в англосаксонской Англии, в VII веке, а не в VIII, поэтому редкие вкрапления германских названий вряд ли свидетельствуют о долгом использовании этого языка – лет сто или около того