Великие русские старцы - [173]

Слова же старца Льва, что, может быть, и он возлюбит ближнего своего, яко сам себя, сбылись более тридцати лет спустя после кончины старца Льва. Отец игумен Антоний Бочков, отказавшись от настоятельства в Череменецком монастыре, в 1871 году поместился в скиту Николо-Угрешского монастыря, близ Москвы. В этом году в Москве стала усиливаться холера, и потому просили Угрешского настоятеля прислать в Москву иеромонахов, в помощь московским священникам, для напутствования больных и умирающих и для отпевания умерших. Тогда отец Антоний сам изъявил желание посвятить себя этому делу человеколюбия и в начале 1872 года перешел в московскую больницу чернорабочих, где для него была устроена особая келья. В продолжение двух месяцев семидесятилетний старец-игумен ежедневно исповедывал многих больных и приобщал святых Христовых Тайн, и сам каждый день приобщался; также соборовал человека по три в день и, случалось, человек по шести в день отпевал умерших, в зимнее время, в холодной часовне. Исполняя все это, отец Антоний говорил о себе, что во всю свою жизнь никогда не пользовался таким здоровьем и не был так покоен духом, как в это время. Наконец 17 марта, в день бывшего своего тезоименитства, на память Алексия человека Божия, сам заболел тифом и 5 апреля скончался. Похоронен в Николо-Угрешском монастыре.

Преподобный Макарий (1788–1860)

Старец Макарий (Иванов) поселился в Оптинском скиту в сорок шесть лет. В первые два года своего пребывания в скиту отец Макарий, находясь при старце Льве, помогал ему в обширной его переписке; в 1836 году определен духовником обители, а с 1 декабря 1839 года назначен скитоначальником.

Преподобный Макарий был строителем скита, и при нем в скиту возводились многие строения.

Скитская церковь, стоящая в средине остальных зданий, была предметом особенного попечения старца. Каждое украшение занимало в ней то, а не иное место по особой мысли старца и его личному указанию; и потому-то она с первого взгляда так и привлекала соединением благолепия с простотой. Даже росписи были сделаны по замыслу старца.

Скит превратился в один огромный цветник, все скитские дорожки покрылись шпалерой цветов, начиная с низкорастущей, благоухающей резеды, до разноколерных красивых георгин. Внутренность скита еще основателем его, отцом Моисеем, обращена в плодовый сад. Усердием одного из ближних учеников старца сад этот не только поддержан, но приведен в наилучшее состояние. Урожай не продавался, и скитская братия имела за своей скромной трапезой «утешение» из плодов своего сада.

В 1857 году при участии святителя Филарета Московского, уважавшего преподобного Макария, были утверждены особые штаты для скита.

Келья старца Макария была всегда открыта для учеников. Предварясь Иисусовой молитвою, ученики могли войти к старцу в любое время. Старец даже беспокоился, не видя у себя долго тех, кто постоянно обращался к нему.

По смерти преподобного Льва, на попечении отца Макария осталась вся духовная паства мирян почившего старца, и эта паства все расширялась. В последние годы жизни, удрученный усталостью, старец не раз выражал скорбь о том, что не должен и не может уклоняться от обуревавшего его огромного количества народа. И он нес с верой возложенный на него крест.

Служение старца Макария совершалось посредством устных бесед и разговоров с приезжавшими для свидания с ним в Оптину, и переписки. На все это нужно было урывать время и без того заполненное иноческими и начальническими обязанностями.

Мужчин старец принимал у себя в келье во всякое время, от раннего утра до закрытия врат; женщин — за вратами, или во внешней келье, у ворот. Кроме того, после трапезы, отдохнув с полчаса на узкой кровати, он отправлялся в монастырскую гостиницу. По скитской дорожке и повсюду на пути ждало много народу, сошедшегося сюда к старцу со своими грехами, горестями, недоумениями, скорбями. Седой старец, среднего роста, летом в мухояровой поношенной ряске и башмаках, зимой в старой драдедамовой шубке, шел с костылем и четками. Некрасивое и неправильное по внешности лицо его, с выражением самоуглубления, сияло неземной красотой, умягчая сердца.

Не только души врачевал старец. Помазуя елеем из лампады, горевшей в его келье перед чтимой им Владимирской иконой, старец приносил великую пользу больным телом, и случаи таких исцелений немалочисленны. Особенно часты были исцеления бесноватых.

Слово старца было со властью. Оно заставляло повиноваться неверующего, обнадеживало безнадежных, и власть его была в великом опыте и примере и в кротости. С верой приходившие к нему получали не только духовную пользу, но и устроение своих земных дел. Споров он не любил, зная, что пользы в них нет: с лицами, приходившими из любопытства или с желанием поучить его, был смиренен и молчалив. Когда же пред ним были действительно скорби, душевные и болезни, какое одушевление и сочувствие наполняло его! Он забывал и слабость сил, и необходимость отдыха, и пищу, и нередко выходил после бесед, едва переводя дыхание, изнеможенный совершенно. После такого утомления обнаружилась и его последняя болезнь.