Великие Моголы. Потомки Чингисхана и Тамерлана - [16]

Однако на этот раз известия, которые дошли до него из центра, были куда более тревожными, чем те, что вынудили его покинуть Манду. Брату Хумаюна Хиндалу, теперь уже девятнадцатилетнему, было приказано стать лагерем на полпути по Гангу именно с целью оберегать тылы Хумаюна, но он покинул свой пост и вернулся в Агру, где поселился в королевском дворце и вел себя как настоящий император. Хумаюн послал почтенного шейха Бахлула урезонить Хиндала, но тот убил старика и начал уже открытый мятеж, повелев упоминать в хутбе свое имя и двинув войско против Дели. В то же время другой брат, Камран, более старший по возрасту и более коварный, чем Хиндал, тоже устремился к Дели из своих владений в Пенджабе – якобы с целью помочь Хумаюну, но в действительности, как показали его дальнейшие действия, с намерением предъявить свои претензии на гибнущую империю брата. Он отговаривал Хиндала от дальнейшего открытого неповиновения, но его истинные намерения стали ясными после того, как оба брата пренебрегли настойчивыми призывами Хумаюна прийти ему на помощь во время опасного прохода по территории, которую Хиндал, по существу, уступил Шер-хану. Зловещий характер событий усугубило то обстоятельство, что именно в это время Шер-хан принял решение именовать себя Шер-шахом, претендуя таким образом на имперский статус.

Армии Хумаюна и Шер-шаха сошлись на берегах Ганга возле Чаусы, на восток от Бенареса. По тактическим соображениям того времени атака, вероятнее всего, кончилась бы неудачей, главным образом потому, что артиллерия, наиболее мощное оружие в сражениях на открытом пространстве с тех пор, как его ввели Моголы, была практически немобильна и могла быть использована только при оборонительных действиях. Стало быть, первая задача армии состояла в том, чтобы укрыться за ограждением из повозок, связанных между собой, – так поступил в свое время Бабур при Панипате. Теперь, при Чаусе, армии просидели рядышком целых три месяца, укрепляя оборонительные сооружения, в то время как их предводители вели вялые дипломатические переговоры. Сохранился живой и яркий рассказ о том, как посол Хумаюна, некий мулла Мухаммед Азиз обнаружил Шер-шаха в следующем виде: закатав рукава, тот с заступом в руках помогал укреплять оборонительный вал. Посол и военачальник уселись прямо на землю для обмена мнениями, и переговоры их в конечном счете привели к соглашению, по которому Шер-шах получал Бенгалию и Бихар, но только в виде жалованных земель от законного императора Хумаюна. Типично для Хумаюна было настаивать на этом совершенно мальчишеском, пусть внешне и благопристойном решении вопроса, хотя его армия могла атаковать войско Шер-шаха, и тот отступил бы в страхе и раболепстве; не менее типично было и для Шер-шаха согласиться на подобную роль при столь печальных для него обстоятельствах, а потом использовать ее для того, чтобы ошеломить и разгромить Хумаюна, бессердечно предав его и нарушив только что заключенное соглашение. Хумаюн вывел свое войско с подготовленных оборонительных позиций, а Шер-шах, отойдя со своей армией всего на несколько миль, вернулся ночью и обнаружил лагерь Хумаюна спящим и неготовым к отпору.

Тех солдат, которые не были убиты на месте, оттеснили к Гангу и сбросили в реку; большинство из них утонули. Сам Хумаюн спасся лишь потому, что один из его водоносов надул для него воздухом бурдюк, за который император держался, пока плыл через реку. Использование наполненных воздухом бурдюков для переправы по воде не было такой уж новостью, как о том говорят свидетели бегства императора, – к примеру, крестьяне из Ахмедабада постоянно пользовались этим способом, переплывая реки в сезон дождей, – но Хумаюна это настолько поразило, что он обещал водоносу по имени Низам, что возведет его на трон в Дели. Одной из печальных подробностей позора Хумаюна было то, что несколько знатных женщин из его гарема и одна из его юных дочерей исчезли во время всеобщего хаоса и, видимо, утонули. С другими, захваченными Шер-шахом, обращались исключительно хорошо и препроводили их с почетным эскортом к Хумаюну в Агру. Уважительное и бережное отношение к семьям противников было в обычае у мусульманских царевичей – после Панипата, как мы помним, Бабур принял на себя заботу о семье Ибрахима, – однако подобная любезность не распространялась на немусульман. Когда Шер-шах взял в плен детей одного раджи, он отдал его дочь «каким-то бродячим музыкантам, чтобы она плясала на базарах», а малых сыновей велел оскопить, «дабы не плодилось племя притеснителя».

Хумаюн пробрался в Агру, где впервые после его восшествия на престол собрались все четыре брата. Мятеж Хиндала был официально и публично обсужден в саду, где похоронили их отца, и Хумаюн простил брата. История с водоносом свидетельствует со своей стороны о напряженном положении в семье. Хумаюн настаивал на том, чтобы сдержать слово, данное им столь незначительной личности, как Низам, и в этот высший момент семейного кризиса позволил тому воссесть на трон и отдавать повеления в течение срока, который варьирует в разных источниках от двух дней до двух часов. Сестра Хумаюна Гульбадан, как правило во всем поддерживавшая брата, на сей раз отмечает с неудовольствием, что «император на целых два дня доверил царскую власть этому прислужнику», и приводит краткое, но вполне справедливое суждение их брата Камрана: «Что вынудило ваше величество заниматься подобными делами в то время, когда Шер-хан у порога?»