Великие Матюки - [31]

Некоторое время мы тупо таращились на дымящийся в траве окурок – это было все, что осталось от уродливой старухи. Первым нарушил молчание изобретатель.

– У кого какие соображения? – тихо спросил он.

– Плохи наши дела, – нервно пробормотал доктор. – Проглючило нас. Знать бы только с чего?

– А я вам говорил, что здесь грибы бегают, – напомнил я. – А вы мне не верили. А я вам говорил. – Если сказать по совести, я был немного рад, что метаморфозу со старухой видели все: что ни говори, а тронуться умом коллегиально было не так страшно, как сделать это в одиночку. Тут мне в голову пришла идея. – А скажи, дядя Вася: бывает такое, чтобы несколько человек одновременно видели один и тот же сон?

– Вряд ли это сон, – помолчав, ответил доктор. – Если бы это был сон, мы бы его начало не помнили. А я очень хорошо помню, как мы здесь оказались.

– Ну-ка, дядя Петя, ущипни-ка меня… Ай! Я же сказал – ущипни, зачем же ребра вырывать?

– Это я чтобы наверняка, чтобы никаких сомнений не осталось, – угрюмо ответил изобретатель.

– Послушайте, а может, она реальная ведьма, старуха эта? – предположил я, потирая бок.

– А что, может, и ведьма, – задумчиво проговорил изобретатель. – У нас тут на хуторах народ дикий живет. Кто его знает, чем они балуются. Может быть, и ворожит кто-то по тихой грусти.

– Неужели вы не понимаете, что она не могла быть из местных? – удивился доктор. – У местных совсем другой говор. А эта… Ницше цитировала. В подлиннике. Говорю же: проглючило нас. Давайте лучше вспоминать, что мы сегодня пили-кушали.

– Все домашнее было, высшего качества, – уверил изобретатель. – Картошка, овощи – все свое, со своего огорода, соленья мы с Зинкой сами готовили, а щука днем еще сама окуней жрала. Спиртное тоже свойское, да и не так много мы выпили…

– Все спиртное свойское? – уточнил доктор.

Изобретатель взглянул на брата и вдруг изменился в лице.

– О, че-е-рт… – пробормотал он и взялся за голову. – Эх, Зинаида-Зинаида! Говорил же, открой новый бочонок. Так она, натура хохляцкая… Мужики, у меня там в погребе несколько початых бутылок было. Сами понимаете, люди приезжают, с собой привозят, что-то остается… И между ними тот эликсир стоял, из поезда, ну, помните, я рассказывал. Я его специально в бутылку из-под виски налил, чтобы Зинка не выкинула. А она его цапнула, наверное, и в графин перелила. Вот нас и накрыло… Ну, что за жена, а? Прокуратура, а не жена! Ничего от нее не скроешь!

– Сам виноват, – строго заметил доктор. – Надо было прятать лучше. Что нам теперь делать? Это надолго?

– Да кто же его знает? В прошлый раз минут на пятнадцать всех делов было. А мы тут уже, считай, с час бродим. Наверное, тонкости какие-то в этом деле есть. Ну, ничего, рано или поздно мы обязательно должны будем проснуться! Вон Зинка моя придет и растормошит! – нарочито бодрым тоном заверил нас изобретатель.

– Ну, не знаю, – усомнился доктор. – А вдруг мы с дозировкой перебрали? И на самом деле мы втроем в коме лежим. Вот и придется нам шляться по этому лесу неизвестно сколько. Может, сутки, может неделю, а может и год. Еще неясно, с какой скоростью тут время идет.

– Мне нельзя долго в коме, мне во вторник статью надо Гоманову сдать, – встревожился я.

– И мне нельзя, у меня там иностранец валютный без присмотра, – обеспокоенно добавил изобретатель. – Давай, Вася, думай, как нам теперь быть? Ты у нас врач, в конце концов!

– Ну, знаете, вы слишком многого от меня хотите! – раздраженно ответил доктор. – Я гигиенист, а не нарколог! Откуда я знаю, как нам быть?

– И что же нам теперь делать?

Доктор ненадолго задумался.

– Я предлагаю ничего пока не делать, – предложил он. – Может, действительно, супруга твоя нас разбудит. Или тут начнется какой-нибудь кошмар, и мы проснемся.

– Хорошо, – согласился изобретатель. – Давайте ничего не будем делать.

Мы уселись на траву и стали ждать. Я закурил. Доктор неторопливо философствовал о бессилии современной академической науки относительно некоторых феноменов человеческой психики и даже признался, что он, как лицо, интересующееся подобного рода феноменами, в другое время был бы даже рад лично поставить несколько экспериментов с эликсиром, если бы только был более-менее уверен в отсутствии каких-либо нежелательных последствий для собственного здоровья и общественного блага. Но вот именно сейчас он совершенно не готов к такому повороту событий. Изобретатель, чувствовавший свою вину за происходящее, соглашательски поддакивал брату. Мне в голову вдруг пришла забавная мысль. А вдруг мы втроем действительно погрузились в мир этих самых эйдосов, о которых рассказывал доктор, – подумал я. – Значит, сигарета, дым которой я ощущаю вполне натурально, никак не может быть материальной вещью. В таком случае что происходит с реальной сигаретой в реальном мире, когда здесь, в мире образов я выкуриваю ее абстрактную суть? Да и сам я, кто я есть здесь и сейчас: цельный Евгений Гордеевич Соловей собственной персоной, моя собственная фантазия о себе самом или я присутствую здесь как некая абстрактная идея?

Мои размышления были прерваны шуршанием в зарослях малины. Я подумал, что это, должно быть, возвращается бабкина халупа, но я ошибся. Из малинника на поляну вытрусил уже знакомый нам секач-альбинос. В пасти он держал черный кожаный портфельчик. На мгновение мы замерли от неожиданности.