Великая война. 1914–1918 - [25]

Франц Иосиф согласился, что ультиматуму должна предшествовать нота, как хотел Тиса. Берхтольд был разочарован. Он все больше склонялся к позиции фельдмаршала Конрада фон Гетцендорфа, который с самого начала выступал за войну. Берхтольд настаивал, и в воскресенье 12 июля Тиса был готов согласиться на ноту, за которой при необходимости последует ультиматум вместо ноты с предельным сроком ответа. Сия разница существеннее, чем просто название: в ультиматуме, в частности, должно было содержаться требование немедленно объявить вне закона «Народную оборону» и уволить с военной и государственной службы всех офицеров и чиновников, замеченных в антиавстрийской пропаганде. 14 июля Тиса и Берхтольд встретились снова. Венгерский премьер-министр по-прежнему настаивал на вручении ноты, но был вынужден согласиться на кратчайший срок ответа на нее. Они согласовали текст документа и назначили дату совещания Совета министров, на котором ноту предстояло утвердить. Это было воскресенье 19 июля, двадцать первый день после убийства Франца Фердинанда.

Между тем официально вручить ноту можно было только на следующей неделе. Дело в том, что 16 июля президент Франции Раймон Пуанкаре отправился с государственным визитом в Россию и вернуться предполагал не раньше 25 июля. Вручение австрийской ноты Сербии в это время могло подтолкнуть российского императора — главного защитника сербов — и французского президента — главного его союзника — к обсуждению дипломатических вопросов и решению предпринять совместные действия. Это серьезно уменьшило бы надежды на то, что Сербия останется без поддержки, и так уже существенно снизившиеся вследствие промедления. Берхтольдхие прекрасно понимал. Берлину было представлено объяснение очередной задержки, но немцы, утверждал он, могут быть абсолютно уверены в том, что в Вене нет даже мысли о сомнении или неуверенности.

Австрийская нота, согласованная 19 июля, учитывала возражения Тисы. Он с самого начала был против требований, которые могут увеличить численность славян внутри империи, и поэтому в документе не звучала угроза аннексии или, несмотря на желание Гетцендорфа, раздела Сербии. Даже приняв весь список австрийцев, то есть, по сути, капитулировав, Сербия сохранила бы целостность. С другой стороны, в ноте было учтено пожелание Берхтольда потребовать у Сербии гарантий на будущее. Она начиналась с заявления, что сербская правительственная газета должна на первой полосе осудить пропаганду сепаратизма во всех частях империи. То же самое надлежало подтвердить королю Сербии и довести от его имени до сведения армии. Далее шли десять требований, пять из которых конкретизировали запрет пропаганды и подрывной деятельности, а остальные определяли процесс информирования о введении и соблюдении этих положений. Ограничения суверенитета Сербии не предполагал ни один из пунктов. При этом пункты 5, 6, 7 и 8 требовали не только ареста, допроса и наказания сербских официальных лиц, причастных к убийству эрцгерцога, но и участия австро-венгерских чиновников в расследовании на территории Сербии. Другими словами, расследовать преступление сербской полиции не доверяли — руководить должна была Австро-Венгрия. Срок ответа на ноту был жесткий — 48 часов. Вручить ее предполагалось в тот день, когда французский президент покинет Россию, а именно в четверг 23 июля. Документ будет доставлен в Белград в шесть часов вечера по местному времени, а срок для ответа истечет в субботу 25 июля.

Таким образом, на двадцать пятый день после убийства Франца Фердинанда сербское правительство было предупреждено об отправленной ноте. Премьер-министр Никола Пашич узнал об этом по дороге в свою загородную резиденцию. Ночью, после сообщения, что австрийский посол вручил документ министру иностранных дел, Пашич вернулся в Белград. В 10 часов утра в пятницу 24 июля он встретился с министрами, чтобы обсудить ответ на австрийскую ноту. В Санкт-Петербурге, Берлине и Лондоне уже получили копию документа. В Париже тоже, но президент и министр иностранных дел республики еще были в пути на родину. Сербским министрам нужен был совет опытных дипломатов, но дать его оказалось некому: Российскую империю в это время никто не представлял — посол несколько дней назад умер, а нового еще не назначили, британский посол в Белграде, слава богу, был жив, но заболел, посол Франции пребывал в добром здравии, но только что приехал в страну — он сменил коллегу, чрезвычайно нервничавшего в этом неспокойном королевстве. Белград по сравнению с другими европейскими столицами был маленьким городом, почти провинциальным, а сама Сербия, правители которой хорошо разбирались в балканской дипломатии угроз и применения силы, не знала, что ей делать и как вести себя во время кризиса, в который вовлечены все великие державы. Более того, сербских министров, которые прочитали ноту в отсутствие Пашича, объял страх. После возвращения премьера кто-то из них завел смелые речи о войне, но затем настроение быстро изменилось — надо идти на уступки. Пришли депеши от сэра Эдварда Грея, министра иностранных дел Великобритании, а также из Парижа — обе державы советовали удовлетворить максимально возможное число требований Австро-Венгрии. На следующее утро, 25 июля, из британских и французских посольств в Белграде сообщили, что Сербия выполнит все условия, за исключением требования допустить австрийских официальных лиц на свою территорию, чтобы они руководили расследованием. Положение сербов казалось безвыходным, но окончательного решения они еще не приняли. Шел двадцать седьмой день после убийства эрцгерцога, но шанс на то, что Австрия добьется результата, который могла бы получить наверняка, если бы с самого начала действовать решительно, сохранялся.