Великая война. 1914–1918 - [149]
Внешне порядок во французской армии был восстановлен относительно быстро. К августу Петен уже был уверен в боевом духе своих подчиненных и провел локальную операцию под Верденом, восстановив линию фронта, которая удерживалась до немецкого наступления в феврале 1916 года. В октябре последовала еще одна операция на Эне, отбросившая немцев за Элет — цель первого дня неудачного наступления Нивеля. Впрочем, кое-чего бунтовщикам все-таки удалось добиться. В период с июня 1917 по июль 1918 года французская армия не вела наступления на Западном фронте, занимая две трети его протяженности, а также не прибегала к активной обороне в своих секторах. Немцы, по необъяснимой причине пропустившие кризис с дисциплиной по другую сторону нейтральной полосы, были довольны пассивностью противника и сосредоточили силы на других направлениях — в России, Италии и против британцев.
Принцип «живи и давай жить другим» отнюдь не уникален ни для Первой мировой войны, ни для многих других. Он превалировал в Крыму, в окопах между Питтбургом и Ричмондом в 1864–1865 годах, во время Англо-бурской войны, когда по воскресеньям снимали осаду Мафекинга, а также на протяженных участках Восточного фронта в 1915-1916-м. Солдаты, не контролировавшиеся жестко офицерами, всегда с готовностью соглашались поддерживать незыблемость существующих позиций, нередко обменивались сплетнями и необходимыми мелочами и даже заключали локальные перемирия. Можно вспомнить знаменитый мир между британцами и немцами на Рождество 1914 года во Фландрии, повторившийся в меньших масштабах в 1915-м, а в 1916-м перемирия на Пасху и на Рождество организовывали русские. В целом обе противоборствующих стороны на Западном фронте сначала основательно окапывались, а затем записывали эти сектора — затопленную зону во Фландрии, угольный бассейн в Бельгии, Аргоннский лес, Вогезы — в неподходящие для крупных наступлений и переходили к обороне. На некоторых участках постулат «живи и давай жить другим» был единственно возможным. Легенда рассказывает об участке «международной проволоки» — траншеи противников сходились там очень близко, но они не препятствовали друг другу при ремонте разделявших их заграждений. И даже там, где нейтральная полоса была широкой, подразделения по обе стороны от нее могли заключать негласное соглашение не нарушать мир. Высшее командование Британии решительно осуждало такую политику и делало все возможное, чтобы поддерживать активность — организовывало рейды во вражеские окопы, отправляло минометные роты в те или иные сектора фронта, отдавало приказы о кратковременных артиллерийских обстрелах[536]. Результаты не заставили себя ждать. Немцы не любили участки напротив британских частей — здесь потери в окопной войне составляли несколько десятков человек в месяц. Французы, наоборот, не проявляли особой склонности к рейдам, и тех, кто участвовал в «патрулях», поощряли отпуском (британцы считали рейды обязанностью). В целом они предпочитали беречь своих солдат для крупных операций. После наступления Нивеля охваченные бунтами подразделения все-таки организовывали рейды и докладывали командованию о своей активности, однако большинство перешло к пассивной обороне[537]. Цена, заплаченная за попытки выиграть войну (306.000 убитых в 1914 году, 334.000 — в 1915-м, 217.000 — в 1916-м, 121.000 — в 1917-м, в основном до бунтов, то есть почти 1.000.000 из 20-миллионного мужского населения страны), подорвала боевой дух французов. Солдаты были согласны защищать родину, но идти в атаку отказывались. Это настроение изменится только через год.
Революция в России
В 1917 году недовольство растущими потерями в войне выражали не только французские солдаты. Русская армия, которая никогда не была такой сплоченной или столь патриотичной, как французская, начала, что называется, рассыпаться еще до того, как Верховное командование организовало весенние наступления, обещанные союзникам на совещании в Шантийи в декабре 1916 года[538]. Жалобы не отличались от жалоб французов после rupture Нивеля: плохое питание, нерегулярные отпуска, беспокойство за благополучие семей, ненависть к тем, кто наживался на войне, к помещикам и «уклонистам», которые избежали призыва и теперь в тылу хорошо зарабатывали. Но главным было отсутствие веры в то, что наступление принесет пользу[539]. Военная почтовая цензура, которая сумела предупредить французское правительство о недовольстве в армии, в России в конце 1916-го перехватывала свидетельства «сильнейшего желания мира, независимо от последствий»[540]. Командованию русской армии повезло, что зима 1916/17 года выдалась чрезвычайно суровой и не позволила немцам развернуть широкомасштабное наступление — при таких настроениях в царской армии оно стало бы очень успешным.
И тем не менее положение во Франции и России сравнивать нельзя. Даже в самые тяжелые периоды 1917 года на фронте и в тылу государственная система и экономика Третьей республики продолжали функционировать. В России же экономика рушилась, что угрожало самому существованию государства. Экономические проблемы там, однако, отличались от тех, с которыми сталкивались Германия и Австрия, — непосредственного сокращения производства из-за блокады и направления ресурсов на выпуск военной продукции. В России, наоборот, наблюдался неконтролируемый бум. Промышленная мобилизация, финансируемая за счет гигантского расширения вексельного кредита и отказа от золотого обеспечения бюджета, привела к появлению неослабевающего спроса на труд. Его удовлетворяли квалифицированные рабочие, которых возвращали с фронта, и это вызывало недовольство у солдат из числа крестьян — этих пугали реалии возврата к мирной жизни. Освобожденные от воинской повинности крестьяне перебирались из деревни в город, где заработки были намного выше, чем доходы, нередко бартерные, которые они могли получить от обработки земли. Бывшие крестьяне работали на шахтах — там за период с 1914 по 1917 год численность трудящихся удвоилась, на железной дороге, нефтяных месторождениях, в строительстве, но в первую очередь на заводах и фабриках. Во время войны число рабочих на государственных предприятиях увеличилось в три раза
