Великая Российская революция: от Февраля к Октябрю 1917 года - [16]

и в начале XX в. балансировало на уровне 19,5-22,7 пуда, то есть ниже минимальной нормы в 24,6 пуда⁶⁹. Таким образом, по Нефедову, половина крестьян вела полуголодное существование. Это подтверждается оценками общего объема произведенного в стране хлеба за вычетом посевов, потребления горожан, а также помещичьего хлеба или экспорта (эти два показателя сопоставимы, и, по Нефедову, это - хлеб, выпадающий из крестьянского потребления).

Нефедов считает, что «потребление крестьян даже в лучшие для России времена поддерживалось лишь на уровне минимальной нормы». Но были годы, когда среднее потребление было меньше нормы, и тогда «недоедало больше половины населения»^{70. При этом Нефедов напоминает о недавнем выводе Миронова: «рацион низшей экономической группы крестьян, составлявшей 30% всего сословия, не обеспечивал их достаточной энергией»71. Но любой специалист имеет право корректировать свои взгляды в ходе дальнейших исследований. Миронов оценивает минимальное потребление в 237 кг (14,8 пуда), а затраты на фураж и другие траты в 68 кг (4,3 пуда). Итого 305 кг72. В 1890-1913 гг. среднее потребление крестьян по оценкам Миронова выросло с 317 до 405 кг73. Это поделенный на число крестьян валовый сбор хлеба и картофеля (в пересчете на калорийность хлеба) минус семена на посев, поставки в города, армии, экспорт и винокурение. Нефедов считает оценку затрат на фураж Мироновым явно заниженной и приводит данные Министерства продовольствия, где они оцениваются даже в 154 кг74.}

Подвергнув статистические аргументы друг друга острой критике, участники дискуссии подтвердили, что сельскохозяйственная статистика Российской империи далека от точности и всеохватное™^75.

Нужно искать дополнительные источники. «Конек» Миронова -биологические параметры населения (биостатус), которые можно определить, например, через рост новобранцев. В Российской империи он увеличивался начиная еще с XVIII в., при чем в пореформенное время - быстрее. Это должно свидетельствовать об улучшении питания и здоровья. Но доказательность этого аргумента также вызывает множество возражений у оппонентов. Нефедов обращает внимание на то, что до 1901 г. увеличение роста призывников сопровождалось и увеличением числа отбракованных по здоровью новобранцев, что ставит под сомнение значение роста призывников как четкого индикатора здоровья и, следовательно, благосостояния^{76. Рост населения и, в частности, новобранцев - важный показатель, но все же для начала XX в. -не безусловный аргумент при оценке уровня жизни.}

Однако даже с этими поправками биостатус - важный показатель благосостояния. И, что важно для нашей темы, в 1901-1905 гг. он снижался^{77. Миронов демонстрирует график роста новобранцев и мужского населения с XVIII в. по 1915 г. и делает вывод: «Таким образом, только со вступлением России в эпоху рыночной экономики после Великих реформ произошел прорыв в уровне биостатуса и соответственно благосостояния»78. Однако рост новобранцев, согласно тому же графику, в 1890-е гг. «проваливается» ниже дореформенного уровня и «возвращает позиции» уже после революции 1905-1907 гг.79 Так что можно говорить, что бесспорный «прорыв» произошел только после революции. А вот насколько он был фундаментальным и мог ли стать долговременным - трудно судить, если учесть, что «устойчивый» подъем наблюдается на материале всего нескольких лет. Нет согласия и в том, о чем точно свидетельствует средний рост людей. Ведь они растут много лет, и все это время питание сказывается на темпах роста человека. Как напомнил Нефедов, повышение роста людей относится не только к годам рождения 1906-1914 гг., но и к последующим, включая Гражданскую войну. А ведь в 1919-1921 гг. положение населения явно ухудшилось. Но если учесть, что люди «набирали рост» несколько лет, то улучшение показателей, которое Миронов относит к заслугам Российской империи, в большей степени вызвано благополучием более позднего советского нэпа80.}

По мнению С. В. Циреля, «удовлетворительные средние значения индекса массы тела новобранцев и увеличение среднего роста населения (даже если данные не содержат погрешностей), говорят лишь о том, что в среднем питание людей находилось в пределах нормы, но отнюдь не отрицают того, что отдельные области и слои населения могли сильно недоедать, а все продовольственное благополучие живущей в долг страны висело на ниточке, которая могла оборваться во время войн, климатических флуктуаций и внутренних катаклизмов»^{81. А ведь для того, чтобы в стране складывалась «революционная ситуация», необходимо, чтобы существовали массовые группы бедствующих людей, не обязательно большинства населения.}

Важный аргумент в пользу роста уровня жизни - падение смертности (впрочем, очень неустойчивое и медленное). Уровень смертности 35-41 человек на 1000 населения, характерный для пореформенного периода XIX в., был окончательно преодолен в конце 1890-х гг. и после этого колебался в пределах 26,5-33,3. По мнению Нефедова, «потребление в этот период не оказывало почти никакого влияния на смертность», и причиной ее падения является прогресс медицины и гигиены. Раскритиковав статистические аргументы Нефедова, Миронов предложил свой статистический анализ, в результате которого признал за санитарно-гигиеническим фактором более скромные заслуги в снижении смертности (на уровне 4-18% от общего снижения)