Великая Мечта - [2]

– Метафизика.

– Дурак! – со своей обычной мрачной горячностью произнес Юра. – Не метафизика, а объективная реальность, данная нам в ощущениях! Предположим, ты боишься, что тебя посадят в тюрьму. Кстати, извини, что я все время съезжаю на эту тему, на тюрьму – просто она, сука, постоянно в голове сидит... В общем, ты что-то натворил. И боишься, что тебя посадят. Представил?

– Это легко, – искренне сказал я.

– Ты становишься напряженным. Лицо делается тревожным и злым. Оно привлекает внимание. Менты в метро все чаще проверяют у тебя документы, а если ты ездишь на машине – обыскивают машину. Это тебя дополнительно нервирует и бесит. В разговорах с приятелями ты начинаешь ронять многозначительные фразы типа «не дай Бог, закроют» и так далее. Слыша такие речи, знакомые тоже напрягаются... Стой!!! Тормози!!!

Я вздрогнул и ударил ногой педаль.

– Смотри, какая девчонка! – азартно выкрикнул Юра. – Тормози! – Дернув ручку, он приоткрыл дверь и попытался встать правой ногой на асфальт, но тут трафик слегка проредился, я тронул нашу железную черепаху дальше и возразил:

– Успокойся. Я тоже ее заметил. Натуральная блондинка с желтой сумочкой. Зачем ты ей нужен? Она спешит на работу или на учебу. Одета прилично – значит, папа с мамой не бедствуют. Или муж подкидывает... Такие ухоженные – как правило, замужем... Или при постоянном мужчине.

– Не факт.

– Спорим?

– С каких пор ты стал специалистом?

– Я полгода как женат.

– Но не на этой блондинке.

– Ты что, не рассмотрел ее глаза? Запавшие, а под ними темные пятна. Явно накануне зажигала в койке как минимум полночи...

– Если ей так хорошо, – запальчиво повысил голос друг, – тогда почему она в девять утра куда-то спешит, а не спит себе до полудня? На хрен нужен такой мужчина, который свою подругу выгоняет утром на работу...

– Может, он ей денег дал. И она спешит их тратить.

Юра задумался и возразил:

– Но не в девять утра.

– Ты хотел рассказать, – напомнил я, – как сделать так, чтобы ничего не бояться.

Юра с сожалением хлопнул дверью, и она задребезжала. Да и вся машина как бы сделала робкую попытку развалиться на составные части. Но не развалилась. Все-таки хороша советская техника, подумал я. Простая и дешевая в эксплуатации.

– Однажды среди твоих знакомых оказывается кто-то, близкий к ментам, и вот уже куда следует идет информация, что такой-то – дерганый, подозрительный, весь на нервах. Так ты подсознательно делаешь свой страх реальным. Потом к тебе приходят, закоцывают руки в браслеты, а ты думаешь «Ах, я предчувствовал»... А на самом деле – не предчувствовал, а создал! Поэтому, – Юра упер взгляд в мой висок, – всегда веди себя весело и расслабленно. Генерируй безмятежность! Не бойся. Лучше – мечтай. Любил мечтать?

Я улыбнулся. Университетский жаргон очень забавен. «Любил выпить пива?» «Любил сыграть в регби?» «Любил «Стенку» Алана Паркера?»

– Любил.

– Вот и мечтай.

– О чем?

– О том, что через каких-нибудь пятнадцать лет все вокруг изменится. Люди будут веселы и богаты. И мы в том числе.

Сам он не выглядел мечтателем ни в малейшей степени.

Я не считал его внешность красивой – но по-настоящему запоминающейся, тонкой. Неординарное лицо неординарного человека, лицо с медали, лицо с флорентийской фрески – оно отличалось необыкновенной живостью. Брови то по-мальчишески резко взлетали вверх, то нагружали глазницы, обнажая непреклонность характера, а рот поминутно ломался в гримасе презрения, когда верхний край губы устремляется вверх, поднимая ноздрю, и вдоль крыла носа пролегает складка, или чаще, наоборот, раздвигался в обаятельной улыбке.

Он любил улыбаться.

Гладкие щеки скудно снабжались кровью – я никогда не видел Юру румяным или раскрасневшимся, даже если мы играли в футбол. Впрочем, он не любил футбол.

Как всегда у необычных и сильных людей, выделялись глаза. Глубоко посаженные, иногда прикрываемые тяжеловатыми, с излишком кожи, чуть дряблыми веками, они часто бывали мутными и невыразительными, но в этом угадывалось нечто вроде маскировки; едва их обладатель начинал говорить, они загорались бешеной тысячемегаваттной страстью. Взгляд прожигал собеседника насквозь, мгновенно. Он действовал кумулятивно, он валил наповал, и в результате даже самый цвет этих глаз я никогда не мог воспринять объективно. Серые? Зеленые? Голубые? – Бог знает. Они полыхали изнутри всеми красками спектра. Зраки безумца, чья бешеная воля не подавляет тебя, но демонстрирует наличие неких принципиально иных, величайшего накала напряжений и энергетик. Страшные зрительные яблоки гения, очертившего голову. Пылающие великою бедой. Глаза титана, глаза полубога – то ли великого негодяя, то ли великого подвижника – они пробивали дыру в ткани скучной повседневности.

Я умел выдерживать давление его взгляда.

Не только лицо – казалось, каждый мускул его тела непрерывно движется. То сгибается колено, то нога закидывается на ногу, то ладонь барабанит по бедру, то вторая ладонь отмахивает в такт произносимым словам; сигарета то зажигается, то заталкивается в пепельницу, выкуренная едва на треть; голова вертится чуть ли не на триста шестьдесят градусов; пальцы то сжимаются в кулаки, то хрустят, то ловко, звонко щелкают; челюсть терзает жвачку; спина то распрямляется, то торчит унылым горбом, – и все без единой паузы, без малейшей остановки.