Великая легенда - [16]

Это решение служило залогом искренности моего раскаяния, ибо такое предприятие было чревато смертельной опасностью, а я отнюдь не принадлежал к героям.

Одна мысль отчасти утешала меня — греки при любых обстоятельствах едва ли согласились бы на предложение троянцев вернуть Елену. Одиссей и Агамемнон жаждали не возвращения Менелаю его жены, а падения Трои, и я не верил, что мы могли так легко договориться о мире.

Только чтобы облегчить муки совести, я решил передать в шатры греков подлинное послание Приама.

Но сначала я отправился во дворец узнать новости.

Главный зал был переполнен. Там присутствовали все — от старого Антенора до юного Геликаона, мужа Лаодики[65]]. Они пили вино, смеялись и болтали. Тысячи светильников в нишах мраморных стен ярко освещали зал. Приам и Гекуба, восседая на троне из слоновой кости, приветливо улыбались собравшимся.

Наряды и прически женщин украшали золото и драгоценные камни, а их плечи и руки сверкали белизной даже на фоне белой ткани их одежд. Мужчины, раскрасневшись от вина и новостей о победе, весело заигрывали с женщинами. Троя пировала.

Приветствуя друзей и знакомых, я направился туда, где стоял Кисеей, разговаривая с Поликсеной.

Он был удивлен тем, что мне не известно об окончательном исходе сегодняшней битвы, и спросил, где я находился последние несколько часов, но, видя мое смущение, не стал допытываться и сообщил мне интересующие меня сведения. Победоносным троянцам не удалось полностью разгромить греков, которые отчаянно сражались у самых границ своего лагеря. Но с приближением темноты их должны были оттеснить к кораблям, а пока что Гектор отвел свои войска к Трое, чтобы приготовиться к завтрашней битве.

Весь город торжествовал — хотя сорок троянцев полегли на поле боя, сотни греков были убиты, а еще больше взяты в плен.

— Если бы могучий Ахилл был там, — внезапно вмешалось Поликсена, — все сложилось бы по-другому.

— Могучий, тоже мне! — презрительно фыркнул Кисеей. — Хоть ты и дочь Приама, Поликсена, это не прибавило тебе ума. Твой Ахилл пустился бы наутек от разъяренного Гектора.

— Подожди, — отозвалась Поликсена, тряхнув головой. — В тот день, когда Ахилл покинет свой шатер, — если это когда-нибудь произойдет, — все троянцы скроются за стенами города, если только успеют туда добежать.

— Что за странную любовь ты испытываешь к Ахиллу? — осведомился Кисеей.

Но Поликсена, вместо ответа, повернулась и двинулась навстречу Елене, которая вошла в зал, опираясь на руку Париса. Я уставился на них, чувствуя, что мое лицо заливается краской, когда меня окликнули.

Обернувшись, я увидел Антенора, который хотел знать, почему я не присутствовал на сегодняшнем заседании совета.

— Тебе отлично известно, что меня посылали на поле сражения, — ответил я.

Чтобы избежать дальнейших расспросов, я взял Киссея за руку и попросил его пройти со мной в мои покои.

Я собирался рассказать ему о моем предательстве и том отчаянном положении, в котором я оказался благодаря Елене, чтобы спросить его совета. Но я не смог заставить себя сделать это. Я знал, что Кисеей придет в ужас, и опасался лишиться его дружбы.

Около часа мы беседовали на разные темы, после чего я наконец заговорил о намеченном мною визите в греческий лагерь и спросил у Киссея, не хочет ли он меня сопровождать.

— В греческий лагерь? — изумленно воскликнул Кисеей. — Это безумие! Что ты там ищешь?

— Славу, — беспечным тоном ответил я.

— Славу? Возможно, ты ее заслужишь — посмертно. Разве ты не понимаешь, что после сегодняшнего дня греки будут убивать каждого троянца, который попадет им в руки? Я хорошо тебя знаю, Идей, — наверняка тебя заманивает туда какая-то женщина. Берегись!

Я охотно ухватился за это объяснение:

— Да, Кисеей, это женщина. Видел бы ты ее! Но ты ее увидишь, если пойдешь со мной.

Но он категорически отказался, умоляя меня выбросить из головы эту безрассудную затею. «Если бы я мог!» — подумал я. После тщетных уговоров я попросил Киссея вернуться в зал, дав мне приготовиться, а по пути заглянуть в конюшни и проследить, чтобы один из белых фессалийских жеребцов был для меня оседлан и ждал у ворот дворца.

Оставшись один, я снял со стены доспехи и надел на себя все, кроме шлема и щита, не желая, чтобы в меня угодил шальной греческий дротик. Поверх доспехов я облачился в длинный плащ, дабы его складки скрыли блеск брони, а также чтобы избежать лишних вопросов — среди ночи мало кто появляется в полном вооружении.

Обнаружив, что один из крючков на латном воротнике поскрипывает, я не поленился снять его и смазать.

Надев на голову шапку из шкуры пантеры, так как ночь была прохладной, я вышел из дворца.

Благодаря Киссею, лошадь ожидала меня у задних ворот. Когда я шел по аллее, мне показалось, будто я слышу шаги, но вокруг никого не было видно. Я не сомневался, что это Елена пришла убедиться в моем отъезде, но, возможно, у меня разыгралось воображение.

В следующую минуту я мчался в ночной темноте на прекрасном фессалийском жеребце из конюшен Приама.

Как я уже говорил, ночь была прохладной, но меня надежно защищали доспехи и плащ. Однако последний я сбросил, выехав за город, чтобы он не развевался за мной на ветру.