Великая кошачья революция - [5]
Заинтригованный Пушок крадущейся походкой направился прямиком к пленнику. Уже на самых подступах к клетке путь ему перегородила новая знакомая. Черная лапа уперлась бывшему домоседу аккурат в лоб. Другая лапа энергично замахала перед носом Пушка. Без каких-либо объяснений черная кошка за шкварник развернула новопринятого и отправила к остальным соплеменникам разделывать мамонтятину к ужину.
Общение, определенно, не было сильной стороной мохнатого племени. И неудивительно, учитывая, что изъясняться приходилось на палеокошачьем. Впрочем, с развлечениями дела обстояли не лучше. Каждый день с первыми лучами солнца все племя разбирало примитивные орудия труда, как то деревянные дубины и первые подвернувшиеся под лапы камни, и, сбившись в тесное стадо, бежало охотиться на мамонта. Лидером племени в целом и заводилой на охоте в частности был рыжий кот с рваным ухом. Он мастерски умел вынюхивать след мамонта и с алмазной точностью делил поровну мамонтятину на всех соплеменников. Стоит ли удивляться, что главная красавица стоянки, которая с первой встречи не шла из усатой головы Пушка, с гордостью делила шалаш с рыжим. Остальные коты и кошки ночевали в тех жилищах, какие приглянутся в тот или иной вечер.
Так как Пушок не любил тесноту и густонаселенность, он выбрал себе самый непопулярный шалаш – почти впритык к клетке со взъерошенным пленником. Первую неделю в племени любимец Муркина с непривычки так адски уставал на охоте, что, едва переступив порог шалаша, падал без задних лап. И его совершенно не тревожило непрекращающееся бормотание заключенного. Но вот организм криогенного засони окреп, Пушок привык к суровому распорядку дня соплеменников, и сон уже не валил кота с лап. Мало того, из-за постоянных мыслей о Черной Красавице Пушок заработал бессонницу. Теперь по ночам до него все чаще стали доноситься непонятные тирады запертого кота:
– Говорить или не говорить – вот в чем вопрос… Я мыслю, следовательно, я – кот… И днем, и ночью кот ученый… М-м-м-мя-я-я-яу-у-у-у-М-м-мяу-у-у-у-МЯУ! – неожиданно срывался пленник с непонятной тарабарщины на привычный палеокошачий.
Однажды в особо романтично лунную ночь оба кота разошлись не на шутку. Пушок весь извертелся от мартовской страсти к кошечке с белой грудкой. Пленника терзали страсти другого толка:
– Сижу за решеткой в темнице сырой, вскормленный в неволе кошак молодой… Мя-я-я-я-я-я-я-я-я-я-я-я-я-яу– Мяу-у-у-у-у-у-у-МЯУ!
Пушок не мог больше терпеть этот нечленораздельный бред. До охоты оставалось всего два часа. А он так и не сомкнул глаз. И виноват в этом болтливый псих! Кот выскочил из своего шалаша, не забыв прихватить у входа дубину.
– Мяк-мяк-мяк! – закричал он на пленника.
– Ну и чего ты размякался? Самому-то не противно? – совершенно спокойно отнесся к истерике Пушка бормотун. – Ну что ты на меня вылупился? Я и сам когда-то мяукал да мяукал. А потом задумался: вот бы было здорово, если бы мы могли все вещи, да что там вещи, даже абстрактные понятия, выражать специально предназначенными для этого словами! Долго я думал, мучительно. И, знаешь, сами собой как-то в разговорах между всякими мяканьями стали проскакивать мысли интересные. Вот, к примеру, пошло племя на охоту, а я им предлагаю: «Зачем нам убивать этих малахольных мамонтов? Давайте их приручим! Пахать на них будем, ездить. Ну и забивать по мере необходимости». А эти варвары решили, что духи лесные в меня вселились. Мол, одержим я. Ха-ха! Одержим! Если и одержим, то умом своим. Разве виноват я, что интеллектом вышел? А они всё: «Духи-духи! Изыдите-изыдите!!»… Я тут на днях вот что подумал: предположим, что все лесные духи – мертвы. Значит ли это, что коты вольны делать все что заблагорассудится? Или…
Пушок не дослушал сумасшедшего пленника и сломя голову понесся в свой шалаш. Он и сам до конца не понял, что напугало его больше: странные звуки, которые издавал пленник, или то, что Пушок сам стал понимать смысл этих звуков. Но забиться под травяную подстилку в ставшем уже родным шалаше не удалось. Жилище Рваного Уха зашуршало, а через мгновение оттуда вылез сам вожак – верный признак того, что пора точить когти и собираться в путь-дорогу. Сбитый с толку Пушок с радостью бы взял на сегодня больничный и хорошенько подумал о тарабарском разговоре. Но, увы, кошачье племя ничего не слышало о больничных, и всякий нежелающий идти на охоту автоматически добавлялся в вечернее меню в качестве затравки перед мамонтятиной.
Рыжий лидер потянулся, умылся языком и, наконец, заметил Пушка, в нерешительности застывшего на пороге своего шалаша.
– Мяу-мя? – участливо поинтересовался вожак.
– Нормально-норма… – начал было Пушок, но тут же судорожно сжал передними лапами рот.
– Мур-мяу, – махнул лапой рыжий, что с палеокошачьего можно вольно перевести как «Будь здоров». Рваное ухо Рваного Уха почти совсем не слышало, поэтому вожак решил, что его новый соплеменник всего-навсего несуразно чихнул.
Через полчаса племя в бесчисленный раз отправилось охотиться на мамонта. Едва последний добытчик скрылся за горизонтом, Ученый Кот принялся грызть клетку, точнее догрызать. Этому занятию он предавался ежедневно с тех пор, как варвары-соплеменники его сюда посадили. Пара десятков особо остервенелых прикусов, и ход на свободу был готов.
В альтернативном мире общество поделено на два класса: темнокожих Крестов и белых нулей. Сеффи и Каллум дружат с детства – и вскоре их дружба перерастает в нечто большее. Вот только они позволить не могут позволить себе проявлять эти чувства. Сеффи – дочь высокопоставленного чиновника из властвующего класса Крестов. Каллум – парень из низшего класса нулей, бывших рабов. В мире, полном предубеждений, недоверия и классовой борьбы, их связь – запретна и рискованна. Особенно когда Каллума начинают подозревать в том, что он связан с Освободительным Ополчением, которое стремится свергнуть правящую верхушку…
Со всколыхнувшей благословенный Азиль, город под куполом, революции минул почти год. Люди постепенно привыкают к новому миру, в котором появляются трава и свежий воздух, а история героев пишется с чистого листа. Но все меняется, когда в последнем городе на земле оживает радиоаппаратура, молчавшая полвека, а маленькая Амелия Каро находит птицу там, где уже 200 лет никто не видел птиц. Порой надежда – не луч света, а худшая из кар. Продолжение «Азиля» – глубокого, но тревожного и неминуемо актуального романа Анны Семироль. Пронзительная социальная фантастика. «Одержизнь» – это постапокалипсис, роман-путешествие с элементами киберпанка и философская притча. Анна Семироль плетёт сюжет, как кружево, искусно превращая слова на бумаге в живую историю, которая впивается в сердце читателя, чтобы остаться там навсегда.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Реальности больше нет. Есть СПЕЙС – альфа и омега мира будущего. Достаточно надеть специальный шлем – и в твоей голове возникает виртуальная жизнь. Здесь ты можешь испытать любые эмоции: радость, восторг, счастье… Или страх. Боль. И даже смерть. Все эти чувства «выкачивают» из живых людей и продают на черном рынке СПЕЙСа богатеньким любителям острых ощущений. Тео даже не догадывался, что его мать Элла была одной из тех, кто начал борьбу с незаконным бизнесом «нефильтрованных эмоций». И теперь женщина в руках киберпреступников.
Извержение Йеллоустоунского вулкана не оставило живого места на Земле. Спаслись немногие. Часть людей в космосе, организовав космические города, и часть в пещерах Евразии. А незадолго до природного катаклизма мир был потрясен книгой писательницы Адимы «Спасителя не будет», в которой она рушит религиозные догмы и призывает людей взять ответственность за свою жизнь, а не надеяться на спасителя. Во время извержения вулкана Адима успевает попасть на корабль и подняться в космос. Чтобы выжить в новой среде, людям было необходимо отказаться от старых семейных традиций и религий.