Великая Кавказская Стена. Прорыв 2018 - [104]

Она была настроена решительно, но плохо представляла, что можно сделать с Феликсом. Должно быть, это не входило в её обязанности — убивать. Она была тактиком, выполняющим чужую волю, и на поле боя, именуемом психологией, разбиралась лучше всего. Но русского она так и не поняла, словно он был из другого теста.

— В чём? — спросил Феликс, вытирая кровь с губ, которая у него никак не хотела останавливаться.

Его мучила жажда, а ещё сильно болела голова, так сильно, что моментами он не понимал, что с ним происходит. И вообще ему казалось, что события, текущие мимо него, нереальны, что всё это сон, что можно проснуться с Гринёвой в одной постели и быть вечно счастливым.

— Рассказала нам всё твоя подружка.

— Yes, said![88] — подтвердила Нора Джонсон и уставилась на Феликса.

Несомненно, Александр Гольдфарбах должен был подыгрывать, но почему-то опаздывал с реакцией.

— Какая? — спросил Феликс невпопад.

У Норы Джонсон сделалось напряженное лицо, она растерялась.

— Какая? — переспросил Александр Гольдфарбах и вздохнул. — Неважно, какая. Рассказала, и всё!

А-а-а-а… подумал Феликс, и ты боишься. Он вдруг понял, что они здесь хозяева и хотят получить своё так, чтобы больше никто ничего не услышал. А то, что чеченцы всё слушают, не вызывало у Феликса никаких сомнений.

— Нет у меня здесь подружек, — сказал Феликс и сплюнул на бетонный пол, потому что во рту накопилась кровь и ещё потому, что ему было не до этикета.

Нора Джонсон брезгливо отступила в угол:

— We were given a talk to you for five minutes. So you have only one chance.[89]

Феликс хотел сказать, что шансов у него вообще нет, но передумал. К чему дразнить гусей.

— Чем это от тебя так воняет? — брезгливо потянул носом Александр Гольдфарбах.

— А ты как думаешь? — отозвался Феликс.

Нора Джонсон, которая давно всё поняла, вообще не вылезала из своего угла и глядела на Феликса, как хирург смотрит на больного, у кого обнаружил множественные метастазы. Должно быть, она дока по части допросов, подумал Феликс, но стесняется.

— Что, плохи дела? — подошёл, забывшись, Александр Гольдфарбах, тут же поднёс к носу платок и больше его уже не убирал. — Слушай, у нас действительно совсем мало времени. — Он невольно покосился на дверь камеры. — Мы специально приехали поговорить с тобой. Давай так, ты нам всё рассказываешь, и мы уходим отсюда втроём. Иначе…

— Что иначе? — покривился от боли Феликс.

Болела спина, болело всё тело, которое словно очнулось. Хотелось заползти в ближайший угол и забыться, поэтому ему было всё равно, о чём говорят Александр Гольдфарбах и Нора Джонсон, главное, чтобы его несколько минут не трогали, и можно было даже собраться с духом. Духа, оказывается, ему хватало на пять минут, потом язык готов был развязаться сам собой, только никто об этом не знал, кроме Феликса.

— Иначе за тебя возьмутся другие люди, — сказал, присев на край стола, Александр Гольдфарбах.

Нора Джонсон одобрительно кивнула. Её мёртвое лицо было похоже на маску.

Интересно, Гринёва сообразила убраться подальше? Пока я об это не узнаю, я вам ничего не скажу, неожиданно для самого себя набрался смелости Феликс. Нужно выиграть час, потом ещё час, потом ещё и ещё, сколько хватит духа, а когда информация о пяти триллионах попадёт в печать, можно будет болтать всё, что угодно, ибо враги будут повержены.

— Я всего лишь контрабандист, — нашёл в себе силы усмехнуться он, — а вы мне политику шьёте.

— А это что?! — Александр Гольдфарбах потыкал в то, что осталось от флешки.

Хотел Феликс заявить им, что это их смерть, да передумал. Александр Гольдфарбах как будто прочитал его мысли и покривился так, словно проглотил живую мышь. Нора Джонсон сделала лицо, как у попа на кладбище, постным и равнодушным, но её выдавала гневливая морщинка между бровями.

— We want to help,[90] — заверила она.

— Если то, о чём мы догадываемся, правда, мы тебе не завидуем. — Александр Гольдфарбах доверительно наклонился, забыл о запахе, исходящем от Феликса. — У нас предателей не любят.

— А-а-а… Вот как вы запели, — сказал Феликс. — А когда-то я был вашим другом. Помнится, вы меня жизни учили.

Александр Гольдфарбах почему-то покраснел, должно быть, он вспомнил, каким красноречивым, а главное, патетичным он был, призывая следовать за всем цивилизованным миром. Только этот мир почему-то теперь показался Феликсу кривым.

— Do not have to be carried away. The department at you thick case,[91] — зло произнесла Нора Джонсон.

— А-а-а… мистер Билл Чишолм в курсе? — догадался Феликс.

— Mister Bill Chisholm informed,[92] — в запале ответила Нора Джонсон.

Должно быть, она таким образом хотела надавить на Феликса. Её лицо, похожее на маску, вдруг ожило, на нём отразились вполне человеческие чувства: смесь злости и испуга.

— Он в курсе, что я здесь? — вцепился в них Феликс. — Да или нет?! — Он понял, что они проговорились.

Это было непростительной ошибкой.

— В курсе, — после минуты молчания ответил Александр Гольдфарбах и осуждающе оглянулся на Нору Джонсон.

Феликс тоже посмотрел на Нору Джонсон. Вид у неё был, словно она дала маху, но ещё не вполне поняла это. Они не должны были знать мистера Билла Чишолма. С какой стати? Разные ведомства. Разные департаменты. Разные страны. Значит, одна компашка, догадался Феликс. Значит, разведка. И удивился самому себе. Впервые он противопоставил себя таким людям, как Александр Гольдфарбах. А ведь совсем недавно они мне даже нравились, подумал он, особенно мистер Билл Чишолм. Мало того, я готов был с ним дружить и заглядывал ему в рот. Что-то изменилось, а что именно, я ещё не понял. Ну побили за контрабанду, ну и ладушки, с кем не бывает. Однако здесь что-то другое. Мысль о том, что он в самое ближайшее время подложит им большую, просто огромную, тухлую свинью, придавала ему силы. Только бы Гринёва не подвела.