Величие и печаль мадемуазель Коко - [47]

— Я зарабатываю деньги своим трудом и не имею обыкновения ими швыряться. А камбала была суховата, не находишь?

Этот фокус Шанель проделывала не раз. Зачем? Она не хотела вызывать зависть. Маленькая модистка носит поддельные украшения. Ей не нужен был щекотливый интерес, зависть и шепотки за спиной.

— Для женщины твоего ума ты высказалась слишком уж лапидарно, — заметила Шанель, и в этом словечке, которое она раньше никогда не употребляла, я снова почувствовала присутствие мужчины. — Я думаю написать в каталоге, с чего это я начала заниматься драгоценностями, а то, пожалуй, возникнет слишком много вопросов.

— А почему ты стала заниматься драгоценностями? Ведь не из-за того нашего разговора о кризисе? Мне бы не хотелось знать, что я…

— О, ну, может быть. Частично. На самом деле я думала об этом давно. Видишь ли, в прошлом роскошь доставалась слишком легко. Обломки аристократии прогуливали наследства. Бесценные бриллианты попадали в цепкие лапки содержанок. Я находила тогда фальшивые драгоценности забавными. Они были лишены снобизма. Теперь же к бриллиантам вернулась их истинная цена. Они снова — то, что должны значить. И я собираюсь возвратить их женщинам. Заставить их хотеть бриллианты… А те, у кого не хватит денег на настоящие украшения, — будут покупать у меня фальшивые. Они даже лучше, ты ведь знаешь.

Я знала. Я и сама носила поддельную жемчужную нитку. Драгоценности лежали в банковской ячейке. Куда мне носить бриллианты? Я ведь не выходила по вечерам.

Я вспомнила смешных девчонок, мечтавших в приюте о чудесных вещах, которых, мы знали, у нас никогда не будет. Разве могла я тогда думать, что даже не буду держать дома бриллиантовое ожерелье? А Рене? У нее уже трое детей. И ей точно не до украшений… Она стала страстной матерью, словно компенсируя свое заброшенное детство. А я…

Я тряхнула головой, отгоняя ненужные мысли.

— Ты хочешь, чтобы я пришла на выставку? Я приду.

— Вот и хорошо. Там я тебя кое с кем познакомлю.

С этого и надо было начинать, мама. 

Глава 15

Я назвала щенка Плаксой — он страшно скулил в первую ночь, и мне пришлось взять его к себе в постель, как и в последующие ночи. Я знала, что мать скажет — собаке, мол, необходима твердая рука, ее надо воспитать в послушании… Но у меня не хватало характера оставить в темной комнате жалобно плачущее создание. И потом, ноябрьскими ночами я сама чувствовала себя одинокой.

— Эх ты, плакса, — говорила я, целуя щенка в мокрый нос, а тот восторженно вылизывал мне лицо.

Я отдавала Плаксе все свое свободное время, и мне жаль было его оставлять в день, когда была назначена выставка. Уже подъезжая к Фобур-Сент-Оноре, 29, я поняла, что замышляется нечто грандиозное. Улица была забита автомобилями, по лестнице поднимались десятки людей. Дамы были декольтированы, и я подумала, что опять оделась слишком просто. Но ведь это был мой стиль. Выставка была организована в пользу «Общества грудного вскармливания», и я удивилась — проблемы грудного вскармливая, как мне казалось, мало волновали Шанель. Вероятно, этот вариант подвернулся в последнюю минуту.

С первого этажа особняка была вынесена вся мебель — остались только канделябры и зеркала, появились стеклянные витрины, освещенные мягким светом, — они вдруг напомнили мне о лошадиных скелетах в Итон-Холле. Но в этих колоннах стояли женские бюсты из воска, накрашенные и причесанные самым изящным образом. Острыми гранями сверкали на них бриллиантовые украшения в оправах из белого золота и платины. Даже я, вполне равнодушная к украшениям, увлеклась, рассматривая их. Мне приглянулась диадема в виде колоса, каждое зернышко в котором — бриллиант. Я надолго задержалась у витрины и, отходя, поймала на себе взгляд высокого и крупного мужчины. У него была отчаянно кудрявая шевелюра и живой, проницательный взгляд, в котором читался едкий ум.

— Вам нравится?

— Да, — сказала я.

— А что еще?

— Вот это. — Я показала рукой на витрину с украшениями-метаморфами: колье легко разнималось на несколько браслетов и брошь для шляпы, диадема могла превратится в колье, а серьги — в кольца. — Очень остроумно и удобно.

— Благодарю вас. — Он слегка поклонился.

— Не понимаю, за что.

— Что ж, очень просто. Я автор эскизов этих украшений. А решил спросить вашего мнения, потому что у вас умное лицо. В отличие, — он понизил голос, — от лиц этих глупых куриц. Ни одна из них не понимает в драгоценностях ничего. Кроме цены. Что еще вам бросилось в глаза на этой выставке?

— Вы меня, кажется, экзаменуете? — усмехнулась я. — Тут только бриллианты. Ни рубинов, ни изумрудов, ни сапфиров. Только белый цвет, вернее, отсутствие цвета.

— Верно. И это тоже придумал я.

Его слова были бы смешны, если бы в них уже не заключалась насмешка над всем на свете, и в первую очередь — над самим собой.

— Вы знаете хозяйку дома? Хотите, я вас представлю?

— Это излишне. — Я услышала свой голос как бы со стороны. В зале было душновато. — Она моя тетя.

— О, — мужчина кивнул. — Да. Я так и думал.

Глядя в его непроницаемое и насмешливое лицо, я поняла, что Шанель уже говорила ему обо мне и что наши истинные отношения друг к другу не остались для него тайной. Она сказала ему? Нет. Она не скажет никогда, ни за что, потому что даже в глубине души не считает себя моей матерью. Он догадался сам.