Величие и печаль мадемуазель Коко - [32]

Они уходили, их тихие голоса удалялись. Совсем стемнело. Я наконец почувствовала духоту и увидела всполохи зарниц над морем. Море было совершенно черное, бурное. Приближалась гроза. Рванул шквалистый ветер, и я поспешила в дом, где прислуга срочно запирала все окна.

Быть может, это была самая странная ночь в моей жизни. Мать пришла в мою комнату, хотя я не кричала, не рыдала и даже не особенно хотела ее видеть. Я читала и удивилась ее приходу. Похожая на мальчика-школьника в своей простой белой пижаме, она влезла ко мне на кровать. За окном бушевала непогода, стонали оливы под ураганным ветром и дождь стучался в окна.

— Мне нужно поговорить с тобой, Вороненок.

Она передала мне весь разговор, прибавив то, чего она не могла или не хотела сказать герцогу.

— Я и в мыслях не имела выходить за него замуж. Не подозревала, что это возможно. Но когда он развелся… Когда доказал свою преданность мне… Я дразнила себя надеждой, вознеслась в своих мечтах слишком высоко. Теперь мне будет очень больно падать.

На секунду мне показалось, что она попросит у меня поговорить с герцогом. Признаться ему в том, в чем не могла признаться она сама.

— Я не могу выносить ребенка для герцога. Но это можешь сделать ты.

Я смотрела на нее, не понимая. Мне показалось, она вновь ревнует, подозревая меня в любовной интрижке с герцогом. Но она вскинула руки, словно защищаясь.

— Это ведь все равно был бы мой ребенок, как ты, Вороненок, — навсегда мое дитя. Такой невинный обман, но он принес бы радость всем нам. Я могла бы стать герцогиней Вестминстерской. Герцог обрел был долгожданного наследника. А малыш получил бы титул и состояние…

— А я? — вырвалось у меня против воли.

Шанель посмотрела на меня с удивлением. Так и есть! Она не принимала меня всерьез. Я была всего лишь инструментом для осуществления ее идей. И не очень хорошим инструментом. Инструментом, который смел иметь собственное мнение.

— Что получу я? — уточнила я свой вопрос. — Я не стану герцогиней. Не стану матерью, потому что мой ребенок будет расти в Итон-Холле. Не получу титула и денег, потому что я тебе не дочь, а всего лишь племянница.

— Если дело в деньгах, — пробормотала Шанель.

Все было бесполезно. Она не понимала даже того, как глубоко обидела меня.

— Нет, не в деньгах, — сказала я. Взбила подушку повыше, села в кровати, протянула руку к ночному столику, где лежала коробочка с сигаретами и спички. Закурила, почувствовала приятное головокружение. Я курила редко в последнее время и надеялась вовсе оставить эту привычку. — Но как ты собираешься преподнести герцогу эту подмену?

— Он ничего не узнает, — убедительно заверила меня Шанель. — Я буду имитировать беременность… Ты скроешься на другой половине дома… А потом, когда твое время придет… Я рожу ребенка.

— Вот почему в спальнях рожавших королев присутствовали все придворные.

— В самом деле? Но зачем? — изумилась Шанель.

— А затем. — Я поискала глазами пепельницу, не нашла ее, и стряхнула пепел прямо на паркет, зная, что мать этого терпеть не может. — Затем, чтобы исключить риск подмены наследника.

— Какой варварский обычай! Ты не придумала это, Вороненок?

В ответ я перевернула книгу корешком вниз, нашла нужную страницу и с удовольствием прочитала:

— «Когда Королева-Вдова пришла в комнату, она стала рядом с кроватью, после этого все встали у часов. В комнате находились лорд-канцлер, лорд — хранитель печати, два чэмберлена, лорд-президент, лорд Мидлтон, лорд Крэвен, лорд Хантингдон, лорд Повис, лорд Дувер, лорд Питербург, лорд Мелфорд, лорд Дартмаут, сэр Джон Фенели, лорд Престон, сир Николас Батлер, герцог Бофор, лорд Беркли, лорд Мёррей, лорд Кастлмэйн; эти были из Совета; а что касается других, то присутствовали лорд Февешэм, лорд Эррэн, сэр Фокс и мистер Гриффин, позади пажей с черной лестницы и священников. Женщинами, которые присутствовали там, были: леди Питербург, леди Беллэсис, леди Эррэн, леди Тирконнель, леди Роскоммон, леди София Беркли, леди Фингал, мадам Мазарин, мадам Буиллон, леди Повис, леди Стриклэнд, леди Крэвен, миссис Крэн, две португальские королевы-вдовы, миссис Бромлей, миссис Доусон, миссис Уолгрэйв, леди Уэнтворт и миссис Ферэйт. Все они стояли так близко, как могли».

Я наслаждалась выражением лица Шанель. Не так часто мне удавалось загнать ее в угол.

— Но сейчас, надеюсь, это не так? — пролепетала она.

— Не так. И потом, ребенок все же будет не королем. А всего лишь герцогом, хоть и в родстве с королевской фамилией. Но сомневаюсь, чтобы мистификация удалась. Да и потом, как вы думаете дать мне ребенка от герцога? Или… или он будет вовсе не от герцога!

— Нет, так нельзя, — быстро прикинув что-то, сообщила эта невероятная женщина. — Фамильные черты слишком яркие. Но, к счастью, Вендор большой женолюб. Тебе ничего не стоило бы соблазнить его, и…

— Вон, — сказала я.

— Что? — удивилась Шанель.

— Вон отсюда.

Она встала с кровати.

— Не забывайте, мадемуазель, что вы гостите в моем доме!

И ушла — с достоинством, но все же обескураженная. Я ткнула в ящик ночного столика окурок и заплакала. Меня мучила мысль — почему моя мать не может быть мне матерью? Почему я не могу быть для нее подругой? Никакая мать не предложила бы такого своей дочери. А если на моем месте оказалась бы другая девушка, она, быть может, легко подхватила бы сумасбродную идею. И они с Шанель болтали бы до рассвета, громоздя одну невероятную фантазию на другой, и все кончилось бы смехом, а не слезами. Но я все принимаю слишком серьезно, я не умею развлекаться, со мной нельзя дружить! Вот теперь она пошла к Мисе и будет болтать с ней до зари… С ней, а не со мной.