Величайший рыцарь - [18]

В теплом свете свечей и факелов Алиенора выглядела гораздо моложе своих сорока пяти лет. Цвет ее платья подчеркивал оттенок кожи и делал ярче блеск рыжевато-карих глаз. Сегодня днем Вильгельм был сражен ею, теперь же его чувство все разрасталось, пока он не ощутил, что опьянен королевой. Ее присутствие мешало мыслить рационально. Теперь он понимал, почему дядя Патрик сказал, что любой мужчина, не влюбившийся в королеву Англии, сделан из камня – хотя одну определенную часть мужского организма она, несомненно, заставляла каменеть.

На пиру Вильгельму отвели место за одним из боковых столов. Его дядя Патрик сидел за столом на возвышении, на почетном месте, по правую руку короля. Мраморную столешницу покрыли вышитой скатертью. На ней стояли серебряные с позолотой блюда и чаши, красовались зеленые стеклянные бокалы и кубки из рога с позолотой. Хрустальные графины наполнили приятным на вкус хорошим вином, поскольку Алиенора заказала пятьдесят бочек из Пуату, не доверяя Генриху, печально известному своим вкусом.

На столе, за которым сидел Вильгельм, посуда оказалась проще, столешница была деревянной, а не мраморной, скатерть не украшала вышивка. Вместо серебряных с позолотой блюд, еду подавали на деревянных досках, на которых обычно режут хлеб. Скатерти считались редкостью и признаком изысканности, а подача пиши на деревянных подносах – обычным делом, поэтому Вильгельм не чувствовал себя чем-то обделенным. За изысканно накрытый на возвышении стол следовало благодарить королеву. Обычно король пил из первой попавшейся под руку емкости, которая часто оказывалась деревянной кружкой. Однако Алиенора предпочитала более изысканный стиль. Вильгельм смотрел, как она маленькими глотками потягивает вино из серебряного кубка, основание которого украшали аметисты. Солсбери обратился к ней, и она грациозно повернула голову, слово лебедь.

Вильгельм узнал язык и принятые правила придворной любви в доме де Танкарвиля, в покоях его жены, однако до этой минуты все ограничивалось разговорами. Мысли об отчаянной влюбленности в недоступную женщину, занимающую гораздо более высокое положение, чем он сам, страдания от безответной любви, совершение героических подвигов ради получения одного безразличного взгляда были просто фантазией, работой воображения, способом отвлечься от дел. В эту игру играли в дождливые дни, чтобы просто доставить удовольствие женщинам, но сердечной боли при этом не было. А теперь Вильгельм внезапно испытал одновременно и удовольствие, и боль.

Официальный пир закончился, но праздник продолжался. Алиенора отбыла в свои покои, позвав к себе группу избранных гостей, включая Патрика из Солсбери. Генрих предпочел остаться в зале, и, хотя они с королевой вели себя вежливо по отношению друг к другу и держались в рамках приличий при расставании, между ними чувствовался холодок и много слов осталось не произнесено. Уходя вместе со свитой королевы, Солсбери поманил Вильгельма пальцем.

– Присоединяйся ко мне, – приказал он. – Мне нужны сопровождающие.

У Вильгельма округлились глаза.

– Присоединиться к вам, господин?

Но, произнося эти слова, он уже вставал, отряхивал крошки с одежды и одергивал ее.

Солсбери прищурился и с трудом сдержал смех.

– Если ты собираешься служить мне в Пуату, ты должен познакомиться с окружением королевы. – Он опустил руку на плечо Вильгельма. – К тому же у тебя прекрасный голос, и ты отлично поешь.

Он кивнул, улыбнулся и пошел дальше. Вильгельму оставалось только выйти из-за стола, поклониться и удалиться из зала, в котором оставался король.

* * *

Хотя Вильгельм привык к богатому убранству, он поразился переменам, произошедшим в покоях после приезда Алиеноры. Ведь еще утром эти помещения пустовали. Теперь стены покрыли вышивками, сделанными в сочных оттенках красного и золотого. Они блестели в свете ламп, свисавших на цепях с потолочных балок. Освещение усиливалось канделябрами, в которых горели свечи из пчелиного воска. Такие свечи мало чадят. Вдоль стен поставили дубовые скамьи с толстыми подушками и несколько ярко окрашенных сундуков. Толстые шерстяные занавеси также украшала изысканная вышивка. Огромная кровать королевы была застелена шелковым покрывалом с золотистыми кисточками. В воздухе сильно пахло благовониями и мускусом. У буфета, заполненного серебряной посудой, оруженосец разливал вино но кубкам. Сама Алиенора сидела на резном стуле рядом с жаровней, ей прислуживали женщины, а окружали ее преданные мужчины, включая Солсбери.

Вильгельм взял кубок вина у оруженосца, но не присоединился к другим, боясь, что они заметят, как на него действует Алиенора, и будут смеяться над его неловкостью и неотесанностью. Поэтому он прошел в комнату для приемов, где находились несколько придворных и фрейлин. Два менестреля склонялись над своими инструментами – арфой и лютней – и что-то наигрывали. Кормилица качала кричащего младенца, пытаясь его успокоить, но у нее ничего не получалось. Ребенок был темноволосый, с яркими карими глазами. Их янтарный оттенок усиливался краснотой лица, когда он орал.

– Он все время плачет.

Вильгельм взглянул на одного из мальчиков, которых встретил сегодня днем. Теперь он знал, что это принц Генрих, старший сын короля, тринадцатилетний парень, хорошо сложенный. Волосы у него были такого же цвета, как теперь у самого Вильгельма, а глаза серо-голубые, как дым.