Величайшие загадки человека - [53]

Ответ надо искать опять же в прошлом. В ледниковом периоде в пище человека постоянно не хватало жиров, углеводов и сахаров. Рацион был очень скуден. Длинной, суровой зимой люди слабели и умирали от нехватки питательных веществ. Спастись можно было, раздобыв что‑нибудь очень питательное, богатое калориями. Так, в нас укоренилась тяга к пище, помогающей нагулять жирок. Наши пышные животы, которых мы стыдимся, — дань долгим тысячелетиям, когда выживали лишь успевшие наесться до отвала.

Итак, мы зачастую сами решаем, что считать болезнью. Ибо любое состояние, испытываемое нами, в чем‑то отличается от идеального и, значит, является неблагополучным. Неужели нас постоянно надо лечить? Врачевать от всего? Головная боль и плохой цвет кожи, покашливание и морщины, спазмы в мышцах и тяжесть в желудке, перхоть и выпадение волос — решительно любое наше ощущение, любое моментальное телесное проявление можно истолковать как признак болезни, которую остается только назвать. Начинается перебор лекарств, консультаций, диагностик и прочих вариантов. По отдельным, отрывочным «кадрам» мы пытаемся восстановить целостный процесс, изводя в этих попытках немало сил и порой впрямь заболевая. Во многих случаях то, что мы понимаем под «болезнью», скорее выявляет нашу самооценку, а вовсе не свидетельствует об опасном нарушении функций организма.

* * *

«У него дрожала даже рука, державшая перо. Мало того, у него стала течь слюна. Голова у него бывала ясной только после пробуждения от сна, который приходил к нему после большой дозы веронала. И то ясной она бывала каких‑нибудь полчаса. Он проводил жизнь в вечных сумерках. Словно опираясь на тонкий меч со сломанным лезвием», — такую запись под названием «Поражение» оставил незадолго до самоубийства Акутагава Рюноскэ. Муки душевной болезни кажутся адом человеку, захваченному ей. Нигде он не знает покоя. Его мозг, как заезженная пластинка, в сотнях вариаций повторяет одну и ту же навязчивую мысль, пугающую, прилипчивую мысль.

И все же, настаивают теоретики эволюционной медицины, даже психические болезни помогают животным в борьбе за существование. Покажем это на примере маниакально–депрессивного психоза — любимой болезни советских психиатров.

Основные симптомы: уныние и страх. Человеку все надоедает; жизнь не удалась; жить незачем; кругом одни враги…

Долгое время подобные навязчивые состояния пытались лечить медикаментозно. И лишь в последние годы эволюционные медики задумались о том, как обстоит дело с маниями и депрессиями в самой природе. А может быть, не надо бояться этих состояний и в них тоже есть свои хорошие стороны? Ведь человека, мучимого депрессией и страхом, особенно пугает то, что ближние сочтут его «психически ненормальным»! Его заклеймят, задразнят, «посадят на цепь дурака и сквозь решетку, как зверька, дразнить тебя придут».

Полноте! А болезнь ли это? А если это не отклонение от нормы, а особая, древнейшая тактика организма, помогающая ему выстоять в борьбе с трудностями? Зачем же тогда стесняться ее? Стоит лишь порадоваться тому, что ваш организм решил на бессознательном уровне справиться с проблемами, разобраться в которых человеческий разум не в силах? Быть может, впадая в жестокую депрессию, человек на самом деле погружается в странный «дневной сон», чтобы несколько месяцев спустя пробудиться к жизни бодрым и здоровым? И не надо мучить его, укорять, тормошить, пытаться лечить. Все пройдет, если вы оставите его в покое!

Британский психолог Джон Прайс наблюдал за депрессиями среди человекообразных обезьян. Страдавшие этими неприятными приступами животные порывали всякие контакты с сородичами, замыкались в себе, подолгу сидели на месте, отказываясь принимать пищу. Знакомая картина! Мы, люди, стремясь чего‑то добиться, но потерпев неудачу, в отчаянии сворачиваемся на диване калачиком, по–обломовски, и бесцельно щелкаем телевизионным пультом, не желая никого видеть и не собираясь ни с кем разговаривать. В нашем жестоком и яростном мире таких неудачников спешат сбыть врачам. А вот сломленные жизнью обезьяны, поведя себя чуть ли не как юродивые, этим спасались!

Дело вот в чем. Обезьяны, как и люди, впадают в депрессию чаще всего, потерпев жестокое поражение в социальной жизни. Допустим, какому‑то молодому самцу не нравились прежние порядки в стае. Он вздумал перечить вожаку. Но бунт не удался. Теперь вожак и его подпевалы будут постоянно преследовать ослушника, мстить ему. А он, как мы уже сказали, начинает вести себя как безумец — этакий «гамлет–обезьян» в дочеловеческом мире. Вожак сразу теряет интерес к чудаку. Дерзость несчастного забывается. Теперь он смотрит на жизнь спокойнее и понемногу восстанавливает утраченные было социальные связи. Он переждал, поумнел, спасся.

Итак, депрессия в животном мире (и, очевидно, на ранних стадиях человеческого существования) была периодом искупления плохих проступков. Особь удалялась от всех, чтобы вернуться «с незапятнанной репутацией».

* * *

Итак, не все, что кажется нам болезнью, надо непременно лечить. А мы… мы в поисках здоровья готовы прямо‑таки истязать себя, даже не задумываясь над тем, нужна ли такая помощь организму. А врачи? Они готовы следовать нашим прихотям, хотя и знают, что выполняют «бесполезную работу».