Велесова ночь - [52]

– Правда твоя, боярыня, – ведунья замолчала.

– Ты Мельникова знала?

– Ивана-то? Знала, как не знать, – усмехнулась Марфа.

– Он мог адамов корень найти?

– Мог.

– Ты думаешь, он повинен в смерти Варвары?

– Этого сказать не могу, – спокойно ответила Бусыгина.

– Как же так, может, в гадании тебе правда откроется? – встряла Василиса.

– Никакое гадание тут не поможет! В чужую голову проникнуть никакое узорочанье не поможет. Тут другим искусством владеть надо, а его не знаю.

– Жалко, а то как хорошо, посмотрел в зеркало, заклинание сказал и убийцу увидел, – разочарованно протянула карлица и со жгучим интересом в глазах добавила, – а могу ли я еще тебя о чем-то спросить?

– Спрашивай, – разрешила колдунья.

– Правда ли, что секрет вечной молодости знаешь? Говорят люди, что износу тебе никакого нету.

– А ты как думаешь?

Василиса пожала плечами:

– Люди зря говорить не будут.

– Люди твои говорят много и зря, и не тебе об этом не знать, – почти резко ответила Марфа, и застарелая обиды прозвучала в ее голосе.

– Тогда почему, когда знахарка вроде тебя совсем старая становится, на смену ей молодая, веселая появляется?

– Ничего в этом колдовского нет. Это все людские побасенки. Никакой вечной молодости нет, просто, когда момент прийдет мне уходить, на смену мне придет моя дочка.

– У вас есть дочка?

– Конечно, у всех Бусыгиных до меня были дочки. И моя мать для всех была Марфой Бусыгиной. Так нам на роду загадано, а почему, никто не ведает.

– Значит у каждой из вас только дочери рождаются, одна или две.

– На большее мы право не имеем. Только дочери и только одной можем наше умение передать…

– А если сын родится? – не выдержала Василиса.

– Не родится, – уверенно заявила Бусыгина.

– Никакой смертной женщине не дано выбирать, кого рожать: мальчика или девочку, – вернулась в разговор Анна.

– А я вас, боярыня, верить не заставляю. На что мне ваша вера. Вы сами пришли, я вас к себе не звала! Вы спросили, а я ответила. Да только перед тем, как говорить, что бывает, а что не бывает, сто лет прожить надо, и то маловато будет. А вам, боярыня, еле за двадцать-то и перевалило. Так что не судите, рано вам еще судить!

Марфа отвечала прямо, не лебезила, не заискивала. Анне она нравилась все больше. Внезапно грусть, словно рябь по воде, пробежала по лицу ведуньи, и она болезненно поморщилась. Зябко повела плечами и неожиданно скорбным взглядом окинула боярыню с ног до головы. Той от выражения глаз Бусыгиной стало не по себе. А от последовавших за этим слов Марфы Анне стало совсем уж дурно.

– Хоть не к добру вы ко мне явились, но сами того не зная поможете. А дочка моя пока в Угличе, у бабки Маневы, в Урочицкой слободе живет.

– Почему вы мне это все рассказываете.

– Говорит мне что-то, что именно тебе выпадет о последней Бусыгиной позаботиться. А теперь уходите обе! – тон неожиданно стал сухим и резким, и в глазах промелькнула открытая враждебность.

Так ничего и не поняв, Анна с Василисой оказались за порогом казавшегося таким приветливым домика. Переглянувшись, госпожа со служанкой молча отошли на достаточное расстояние и только потом осмелились заговорить.

– Что это с ней вдруг случилося. Обозлилася ни с того ни с чего. Говорили, говорили и вдруг на тебе! – недоумевала вслух Василиса.

– Кажется мне, что ей что-то открылось в тот момент, когда она про свою дочку сказала.

– Правда ваша, боярыня. Точно вы говорите, – затараторила Василиса, – недаром знахарка сказала, что не к добру вы к ней явились…

– И что именно мне предстоит о последней Бусыгиной позаботиться, – закончила начатую Василисой фразу Анна. Но в этот момент не внезапная ярость колдуньи занимала ее внимание, а странная идея, промелькнувшая в голове. А что, если Бусыгиной было известно, как выбрать пол будущего ребенка. Предназначение часто было делом рук человеческих, а не Божьих, в этом она была твердо уверена. Во всяком случае стоило об этом рассказать Софье.

Закончив на этом разговор, обе словно по команде поспешили во дворец, тем более медлить не следовало, так как, пока они разговаривали с Марфой, начало смеркаться, и темная осенняя ночь спешила накрыть всех своим покровом. В домах с шумом захлопывались ставни, закрывались ворота, и веселая, приветливая слобода в один миг превратилась в скопище черных строений, от которых исходила непонятная угроза. Василиса первой завернула за угол, Анна, погруженная в свои мысли, шла следом. Выросшую перед ней серую фигуру она бы и не заметила, если бы не пронзительный визг Василисы. Ее служанка отчаянно отбивалась от неизвестного мужчины, лица которого в опускающихся сумерках было не разглядеть.

– Прогуливаемся, боярыня, и ночи не боимся, – прошипел тем временем неизвестно откуда вынырнувший второй нападавший, схватив ее за рукав. Она попыталась было вырваться, но бесполезно. Он в нее вцепился намертво. Черная пасть, из которой несло гнилью и перегаром, дышала ей в лицо. Задыхаясь от отвращения и ужаса, Анна стала отбиваться с яростью взбесившейся кобылы. Она уже почти одолела злодея, как в этот момент на помощь им подбежал третий. Они вывернули за спину руки молодой женщины, да так, что та застонала от боли, и заткнули ей вонючей тряпкой рот. Первый разбойник тем временем подтащил оглушенную Василису.