Век амбиций. Богатство, истина и вера в новом Китае - [43]

Когда Ху было тринадцать лет, страну захлестнула Культурная революция. Обучение девочки прервалось. Семья пострадала: как влиятельный редактор мать Ху подверглась критике в собственной газете и была помещена под домашний арест. Отца перевели на незначительную должность. Ху, как и ее сверстники, стала хунвэйбином и ездила по стране, насаждая любовь к “краснейшему из красных солнц” Мао Цзэдуну. Когда движение скатилось к насилию, Ху стала искать убежища в книгах: “Это было смутное время, мы растеряли все ценности”. За месяц до семнадцатилетия Ху сослали в деревню, чтобы она посмотрела на крестьянскую революцию. Увиденное поразило девочку У крестьян не было мотивации что-либо делать:

Они просто лежали в поле, иногда часа по два. Я спросила: “Мы разве не должны работать?” Они поинтересовались: “И как тебе такое в голову пришло?” Десять лет спустя я поняла, что все это неправильно.

Для многих ее сверстников ссылка стала откровением. У Си, идеалист, сосланный в деревню, вспоминал свои первые дни в чугунолитейном цеху: “Нас учили, что пролетариат – самоотверженный класс, и мы верили этому всей душой”. Через пару часов после появления У к нему подошел рабочий:

– Хватит. Отдохни.

– Но мне больше нечего делать, я могу продолжить.

– Людям это не понравится.

Если бы У работал весь день, норму выработки увеличили бы всем. У отложил инструменты. Вскоре он научился секретам выживания на государственной фабрике: как красть запчасти, как делать лампы на продажу на черном рынке. У, позднее ставший известным писателем и редактором, убедился в существовании параллельной реальности.

В 1978 году, когда возобновились занятия, Ху Шули смогла вернуться в Пекин, в Китайский народный университет. Едва ли она мечтала о факультете журналистики: просто он оказался лучшим вариантом из предложенных. После учебы Ху устроилась в “Гунжэнь жибао”, и в 1985 году ее перевели в бюро газеты в прибрежном городе Сямынь, избранном для рыночного эксперимента. Ху открыла у себя талант к выстраиванию связей (она регулярно играла в бридж с мэром). Среди тех, у кого она брала интервью, оказался молодой многообещающий чиновник городской администрации, чья приверженность идеям свободного рынка принесла ему прозвище “Бог богатства”. Чиновника звали Си Цзинь-пин, и впоследствии он возглавил Китай.

В 1987 году Ху выиграла стипендию Всемирного института прессы. Пятимесячная стажировка в Америке изменила ее представления о возможном. “Гунжэнь жибао” выходила всего на четырех полосах, а в каждом американском городе Ху видела газеты в десять, в двадцать раз толще. В Сент-Поле, столице штата Миннесота, она вечера напролет читала местную “Пайонир пресс”. Весной 1989 года ораторы с площади Тяньаньмэнь встряхнули пекинскую прессу. Многие журналисты, в том числе Ху, присоединились к демонстрантам. Когда ночью 3 июня против тех бросили армейские подразделения, вспоминала Ху, “я пошла в редакцию и сказала: “Мы должны рассказать об этом’. Но решение уже спустили сверху: “Ни слова о произошедшем’”. Многие журналисты, не захотевшие промолчать, были уволены или сосланы. Мяо Ди, профессор-киновед, муж Ху, опасался, что ее арестуют, но ее лишь отстранили на восемнадцать месяцев от работы.

Однажды Ху, будучи редактором международного отдела “Чайна бизнес таймс”, одного из первых национальных деловых изданий, встретила группу финансистов, получивших образование за рубежом и вернувшихся, чтобы организовать в Китае фондовый рынок. Многие из них были детьми влиятельных лидеров. Группа назвала себя Исполнительным советом фондовой биржи. В 1992 году они сняли несколько комнат в пекинском отеле “Чонвэньмэнь”, вынесли кровати и устроили офис. За одним столом сидел Гао Сицин (он получил в Университете им. Дьюка диплом по юриспруденции и до переезда в Китай работал в Нью-Йорке в фирме Ричарда Никсона), за другим – Ван Бомин, сын бывшего посла и замминистра иностранных дел. Ван изучал финансы в Колумбийском университете, а потом работал экономистом в исследовательском отделе Нью-Йоркской фондовой биржи. Они заручились поддержкой восходящих звезд партии, например Ван Цишаня, зятя вицепремьера, и отпрыска влиятельной семьи Чжоу Сяочуаня.

Проводя с ними время, Ху получила ряд уникальных материалов и записную книжку, полную имен людей, претендующих на высшие посты в государстве. Ван Цишань вошел в Постоянный комитет Политбюро, Гао Сицин возглавил Китайскую инвестиционную корпорацию, а Чжоу Сяочуань – Народный банк. Позднее многие утверждали, что эти знакомства защищают Ху. Сама она настаивала, что это преувеличение. “Я даже не знаю, когда дни их рождения, – сказала она о высокопоставленных чиновниках. – Я журналист, и они обращаются со мной как с журналистом”.

В 1998 году Ху позвонил Ван Бомин. Он открывал журнал и желал, чтобы она его возглавила. Ху поставила два условия: во-первых, Ван не станет рекламировать в журнале другой свой бизнес, а во-вторых, выделит на зарплаты сотрудникам четверть миллиона долларов (крупную по тем временам сумму), чтобы их труднее было подкупить. Ван согласился. Это не было благотворительностью. Ван и его союзники из правительства верили, что Китай больше не может опираться на безвольную официозную прессу.