Веер - [35]

— Ты никогда не будешь старой, дорогая, — прошептал он, прежде чем начать засыпать, — у тебя никогда не будет морщин. — От яда тело начало чернеть и распухать в месте укуса, и он, заметив это, с отвращением отвернулся, быстро орудуя лопатой. Когда яма сравнялась с землёй, он посадил розовый куст, чтобы скрыть следы преступления. Если он и был в чём-то сумасшедшим, некий здравый смысл в нём присутствовал. И здравый смысл не отказал ему и теперь. Он знал, что у Розы не было родных в городе, она была начинающей натурщицей, и вряд ли кто её хватится в ближайшее время…

Он взял лопату, аккуратно очистил от земли и отнёс в сарай, а потом, не оборачиваясь, пошёл прямо в дом, и закрыл дверь.

Он проспал до обеда, а когда встал, наконец, с постели, ощутил тоску и апатию. Он ещё раз посмотрел на портрет Розы, а потом отнёс в угол мастерской. Роза загадочно улыбалась одними уголками губ, она была как живая, и ему стало не по себе. Дом давил на него, а благодаря портрету он почти физически ощущал присутствие Розы. Это вызвало у него приступ нервозности, и он начал бросать вещи в большой дорожный саквояж, решив уехать на время.

Отъезд талантливого художника не вызвал особого удивления в обществе. Не было ничего странного в том, что он захотел посмотреть мир. Он был утончённой творческой натурой, и ему, естественно, требовались новые впечатления.

Но путешествие затянулось. Он посетил множество стран и видел много красивых женщин, но нарисовал только нескольких. Портреты он всегда возил с собой, не желая продавать ни за какие деньги. Он приобрёл ещё большую славу, публика принимала его весьма благосклонно, но он вдруг затосковал. Всё чаще он вспоминал свою страну и свой дом, они приходили к нему во снах, и он просыпался с криком. Он решил, что пора возвращаться — прошло десять лет, он изменился, изменились его взгляды на жизнь, он устал от чужбины, и ему не терпелось вдохнуть запах родины. Помнят ли его там? Но нестерпимое желание вернуться не давало покоя, и он купил билет.

Сердце сжалось и на миг перестало стучать, когда он ступил на родную землю. Он не знал, что это радостно и больно одновременно — вернуться домой после стольких лет скитаний. Сад был немного запущен, но в целом выглядел цветущим. Тропинка, ведущая к дому, заросла, и ему пришлось пробираться сквозь высокую траву и кусты. В доме всё осталось на своих местах, только было много пыли и паутины. Он прошёлся по мастерской, и наткнулся на портрет Розы. По-прежнему молодая и красивая, она смотрела с холста, улыбаясь одними губами. Он улыбнулся в ответ и погладил портрет рукой — он был прав, Роза совсем не состарилась. Он попытался представить её образ спустя десять лет, но у него ничего не вышло. Тогда он распаковал вещи и принялся за уборку. Он оттёр дом до блеска, а потом вышел в сад. Постриг траву и кусты, облагородил клумбы, выкрасил забор. Дом снова приобрёл жилой вид, как когда-то. Филипп почувствовал, что наконец-то обрёл покой и умиротворение. По каким-то суеверным соображениям он не посетил удалённый угол сада, где похоронил Розу.

Утром, позавтракав, он решил сходить на обрыв, где далеко внизу плескалось море. Раньше он любил рисовать здесь, слушая рокот прибоя. Но сейчас просто опустился на траву и задумался. Что случилось с ним за эти десять лет? Он часто смотрел на себя в зеркало, но старость уже не так пугала его. Он видел свои морщины, видел, как меняется лицо, но теперь находил, что морщины придают лицу законченность и благородство, которых так не хватает молодости. Он замечал серебряные нити в своих чёрных, как смоль, волосах, но и они не пугали его.

Вдруг он услышал шорох, и из кустов вышла женщина. Увидев его, она смутилась, и слегка покраснела.

— Простите, я не хотела вам мешать. Я думала, здесь никого нет. — Женщина собралась уйти.

— Нет, отчего же, вы мне совсем не помешали. Каждый может прийти сюда. — Филипп не стесняясь, разглядывал женщину. Его профессия отучила его от ненужного смущения. Женщина была не очень молода, и не очень красива. Её смуглое лицо уже прорезали ранние морщины, а овал стал несколько расплывчатым. Уголки губ опустились, отчего лицо приобретало скорбное выражение, а грудь не поражала своей упругостью. Волосы были тёмные, и собраны в тугой узел на затылке, что явно прибавляло ей лет. Вместе с тем, он не была стара. Ей, вероятно, было около тридцати. Но, не смотря на все недостатки, она произвела на него, по странной прихоти случая, благоприятное впечатление. «Вот ведь курьёз, — подумал он, — всю жизнь я поклонялся совершенной красоте, а теперь не могу оторвать взгляд он этой старой девы. — Он чуть не рассмеялся вслух. — Но она явно мне нравится. Почему? Видимо, потому, что уже стара… Не нужно со страхом ждать появления признаков увядания… они все на лицо… Всё уже случилось, и можно просто жить. Рожать детей, заниматься хозяйством… Нельзя изуродовать то, что уже уродливо…»

Он так долго и пристально смотрел, что женщина стала пунцовой от смущения. Наконец он очнулся, испугавшись, что она догадается, о чем он подумал.

— Простите, я задумался. Давно не был здесь, на родине. Не бойтесь меня, садитесь рядом. Вы ведь за чём-то пришли сюда? Как вас зовут? — Он дружелюбно смотрел на женщину, и она расслабилась.