Веер - [2]

Свободной рукой он поднял отрубленную голову и положил в мешок. Мешок окрасился в грязно-коричневый цвет, но его это не смутило. Дело сделано, пора возвращаться.

Отчего-то руку сильно запекло. Он поднёс её к глазам. Ожог. И когда Тварь успела подпалить его? Странно, но он даже не заметил. Он подул на руку — до свадьбы заживёт. Хотя это ему не очень понравилось: раньше такого не случалось. Видимо, он становится нерасторопным.

Он в ожесточении плюнул на обезглавленную тушу, корчащуюся в предсмертных судорогах, и зашагал прочь.

Немолодой доктор сидел в кабинете и молча взирал на посетительницу. Женщина тихонько вытирала платочком глаза. Доктор старался не смотреть на неё, боясь выдать себя — чувствовалось, что он смертельно устал: и от женщины, и от тягучего разговора, но по каким-то непонятным причинам не мог прервать его, и потому слушал.

— Доктор, но что мне делать? Ему становится хуже, я больше не могу! Господи, я совершенно бессильна! Только вы в состоянии помочь, прошу, не отказывайте!

— Но я же говорил вам, он совершенно неопасен. Социально неопасен. Мы и так сделали для вас слишком много, поверьте. Это лучшее, что мы можем предложить.

— Да, да, я понимаю, что болезнь не лечится, и это мой крест, но облегчение возможно, я знаю. Когда он был у вас, мне показалось, что он здоров. Во всяком случае, как это можно в его положении. А теперь… Я вся издёргалась, я не сплю ночами… Это кошмар… Я не хотела говорить, но он стал…, как это называется? Нюхать, что ли? Ацетон, или клей, я точно не знаю. Он пропадает по целым дням, я даже не знаю, где. Приходит грязный, оборванный, в ссадинах… Господи! — Женщина торопливо высморкалась. — Я работаю с утра до ночи, чтобы содержать его. Лекарства, больницы, сами знаете, а он… Не могу же я посадить его на цепь?

— Ну, не расстраивайтесь… Зачем же на цепь? Это мало что даст. А насчёт ацетона… Это не ко мне, а к наркологу нужно. Я, как вы помните, психиатр…

Женщина, казалось, пропустила слова мимо ушей.

— Ума не приложу, где он этому научился? Всё было нормально, и вот… Мы как-то жили, приспособились, он помогал мне по хозяйству, в меру сил. А в этот раз… Вы знаете, — она понизила голос дот шёпота, — иногда мне кажется, что лучше бы он умер… — Она махнула рукой и заплакала, — это ужасно, желать смерти своему ребёнку, но я ничего не могу с собой поделать, эта мысль просто преследует меня. Ещё немного, и я сама сойду с ума, — она опять всхлипнула.

Доктор молча ждал, когда она успокоится.

— Ничего удивительного, он мог попасть в компанию где угодно. Во дворе, да мало ли? Дали попробовать, понравилось, и пошло-поехало… Да что говорить…

— Да, я понимаю. И всё же, доктор, я надеялась, что вы поможете… Может, он отвыкнет, полежав у вас? Глупо, но это моя последняя надежда… Я не могу смотреть, как он гибнет, вы же понимаете, я мать… — женщина опять заплакала. — Вчера, например, он пришёл домой в ужасном виде, и я заметила, когда раздевала его, на руке ожог. Господи! Может, над ним издеваются, когда он в таком состоянии?! Люди сейчас жестокие! Наткнутся на беспомощного и веселятся… — Глаза у женщины стали совсем красными.

— Я не знаю, — видимо, доктор понял, что ему не отделаться, не пообещав чего-нибудь, — позвоните через недельку, может, освободиться место… — он поднял палец, уловив в глазах огонёк благодарности и надежды, — я ничего не обещаю. Я сказал, может… — он поднялся с кресла. — Я постараюсь помочь вам. А сейчас мне пора.

— Спасибо, доктор! — женщина поднялась вслед за ним. — Я в долгу не останусь, можете быть уверены. Я хорошо зарабатываю. И у меня никого нет, кроме него… Огромное спасибо!

Они вместе вышли, и доктор запер дверь.

— Значит, через недельку… — он кивнул женщине. — Всего доброго!

— До свидания! — она засеменила к выходу, дробно стуча каблуками.

«Надо же, — подумал доктор, — у неё красивые ноги… Могла бы выйти замуж…». К нему подошла медсестра, что-то сказала, и он заспешил в палату…

Он с трудом разлепил сонные веки. Как хочется спать! Он приподнял голову, но тут же со стоном рухнул на подушку. Господи! Зачем нужно было так перебирать?! Что-то он совсем расслабился в последнее время. Голова трещала, а одеревеневшее тело плохо слушалось. Он пошарил рукой рядом с собой. Так и есть! Улизнула. Вчерашняя пташка упорхнула, бросив его на произвол судьбы. Скорее всего, выгребла последние деньги, оставив его без гроша. Придётся брать в долг. Он поморщился. Он ненавидел долги. Он лежал с закрытыми глазами, а сердце громко стучало. Вообще-то грех на неё обижаться. Вчера он был в таком состоянии, что вряд ли мог доставить ей удовольствие. Хотя, если разобраться, за то, что она нашла в его карманах, могла бы хоть кружку воды подать.

Он попытался сесть на кровати. Все бабы жестокие и неблагодарные. Он опустил ноги на пол. Тело ломило, голова кружилась — его вырвало. Этого ещё не хватало! Он превращается в жалкую развалину. Чёрт возьми, сколько раз он пытался жить по-другому, и столько же раз нарушал обещание.

Он потёр руками виски. Стало немного легче. Скрипя, словно рассохшийся пень, он поднялся на ноги и проковылял в угол. Взял в дрожащую руку меч и сжал. Попытался взмахнуть, но рука бессильно повисла. Он дотащился до кровати и упал. Нет, нужно немного отлежаться. Сейчас бы ребёнок мог с ним справиться.