Ведьмин дом - [9]

– Нет. А что он сказал?

– Сказал, что если до обеда не уберем, будем до ужина с этой дрянью возиться. Не справимся до ужина – так значит, после ужина до отбоя. А если за день всего не перетаскаем – завтра вкалывать придется. Вместо похода!

– Когда это он говорил? Я что-то не слышал.

– Да сразу же после завтрака, в корпусе.

Серега задумался. Действительно, завтра же поход! На два дня, с ночевкой… Тот самый поход, что вечно переносился в прошлую смену, тот самый поход, что давным-давно был обещан, но постоянно откладывался на «завтра», на «после торжественной линейки», на «подождем пока, посмотрим на ваше поведение». Каждый раз Серега давал себе слово, что больше никогда не поверит их обещаниям, но все-таки надеялся. Правда, с течением времени надежда издыхала. До следующего раза. Вот и сейчас из-за уборки этой дурацкой все может сорваться. Значит, как ни крути, а придется ишачить.

– Ну ладно, тогда потащили.

…Выщербленная кирпичная дорожка изгибалась вправо. Солнце ползло все выше и выше в голубую бездну, трещали кузнечики, откуда-то тянуло дымом.

– Серый, а ты что, по правде пойдешь в Ведьмин Дом? – негромко спросил Лешка, когда, опрокинув носилки, они зашагали обратно.

– А что делать? Придется. Сам же нам руки разбивал, знаешь, какое условие.

– Знаю. Да и Санька, он не отступится. Ему теперь тоже назад хода нету.

– Это почему же?

– А он с пацаном одним поспорил, из второго отряда. После завтрака рассказал ему про ваше с ним пари и поспорил, что ты этому парню признаешься, будто сдрейфил и в Ведьмин Дом не ходил.

Ничего себе, присвистнул Серега. Санька к тому же еще и треплом оказался! Теперь о пари поллагеря узнает.

– Интересно… И на что же они поспорили? Тоже на рабство?

– Нет, пацан тот ему сказал, что ему это на фиг не нужно. На Санькиных индейцев заграничных поспорили. Видел, наверное? Он ими часто хвастает. А пацан часы свои поставил. И сказал еще, если Санька смухлюет, его весь второй отряд лупить будет.

– А ты-то откуда все знаешь? Тебе что, Санька отчет давал?

– Нет, я их подслушал. Он парня этого к нам в палату привел, ну, чтобы все обговорить, а я там подметался. Они меня прогнали, а я подумал, чего это они в секретность играют? Вышел из корпуса, встал под окном и подслушал. Они же, лопухи, окно закрыть не догадались.

– Ну и зачем ты мне все это рассказал? Думаешь, я от радости плясать стану?

– Да так… Наверное, лучше, если ты будешь знать.

– Ну спасибо, осчастливил. Ладно, пошли дальше.

Они зашагали быстрее и вскоре вернулись к воротам, где копошился бедный третий отряд.

И вправду – бедный. Легко ли выгрести всю желто-бурую дрянь, все эти доски, плавающие в жидкой грязи, битые кирпичи, поросшие крапивой, какие-то железяки неизвестно от чего… А бумаг-то, бумаг! Драные молочные пакеты, обертки от печенья и промасленные кульки, мокрые, заплесневелые бланки, рваные листки из альбомов. А пробок сколько! Железные, деревянные, пластмассовые! И бутылки, и битое стекло… Наверное, все тридцать лет, что лагерь стоит, сюда мусор сваливали, и не убирал никто.

Да, нечего сказать, подкинула им Дуска подарочек. А все Миша виноват. Не надо было ее дразнить. Впрочем, его тоже понять можно. От такого начальства озвереешь. Вот скоро явится она принимать территорию, принцессочка на горошине. Обязательно ведь к чему-нибудь прицепится. Может, ей крошки от кирпичей не понравятся, или фантик какой-нибудь углядит. Специально ведь искать будет, точно белые грибы в лесу. Глаза у нее натренированные – контролер. А уж если найдет – то-то ей будет радости…

Они загрузились и снова направились в дальний путь, на помойку. И опять Леха не выдержал молчания:

– Слушай, Серый, а ты что, и вправду нечистой силы не боишься?

– Я в нее не верю.

– Да никто в нее не верит. А все боятся.

– А я не боюсь. Потому-что никаких ведьм не существует. Наукой доказано.

– Это, конечно, правильно, – помолчав, сказал Лешка. – А только знаешь, по-всякому бывает. У меня вот тетка была, тетя Маша, она в деревне жила, в Жерлевке, это под Рязанью. Она тоже ни в какую нечистую силу не верила, она клубом заведовала, культурная… А у них с дядей Колей лошадь была, Звездочка, белая вся, только на лбу черное пятно. На звезду похоже. Ну вот, я точно не помню, что мама рассказывала, но вышел такой закон, чтобы всех лошадей сдавать в колхоз. Добровольно. Это давно было, в шестидесятые годы. Ну, дядя Коля стал ругаться, не отдам, говорит, Звездочку, плевать я на них хотел. Что, говорит, танки они на нас, что ли, двинут, Звездочку отбирать? А тетя Маша его пилит-пилит, надо сдавать, жалко, а надо. Что о нас люди подумают? Я же клубом заведую, мы пример показывать должны. Культура там всякая, политика.

Ну, в общем, отдали они Звездочку, а с тех пор тетя Маша грустная все ходила, все о чем-то думала-думала. Мама говорит, раньше она веселая была, лучше всех в деревне пела.

А как Звездочку у них забрали, все молчала, а однажды дядя Коля пораньше с работы пришел, почувствовал, наверное, что-то. Смотрит – а в доме тети Маши нет, он ищет ее по всему двору, зовет, потом в сарай заглянул – и видит: висит тетя Маша, веревка за потолочную балку привязана, а она, тетя Маша, еще живая, еще дергается в петле. Ну, дядя Коля бросился ее вынимать, и вдруг на него как ветром дунуло, и он смотрит – а между ним и тетей Машей три огромных белых лошади стоят, и у всех черные звезды во лбу, и даже не звезды, а дыры, как от пуль. И они смотрят на него так странно и брыкаются, к тете Маше не подпускают. Дядя Коля, понятное дело, закричал, стал народ звать, ну, люди сбежались, время-то вечернее, и все этих лошадей видели, и никто сквозь них пробиться не мог – боялись.