Ведьмин дом - [30]

– Ну что, застелил? – хмуро спросил он. – Впрочем, верю. Ты же у нас честный. Ну как, Серый, приятно тебе? А это ж еще цветочки. И ты сам виноват. Я же тебе говорил – не борзей, а ты борзел. Я тебе предлагал назад все переиграть – а ты не хотел. Вот и попался.

– Мне с тобой говорить не о чем, – бросил Серега. – Жулье ты. Стырил ведь книжку из Дома.

– А ты видел, как я тырил? – завелся Санька. – Доказательства у тебя есть? Вот так-то. Молчал бы уж. Кстати, еще хоть раз про книгу пикнешь – накажу. Но между прочим, – проговорил Санька чуть тише, – между прочим, у тебя есть еще выход. Ты ведь давал мне присягу?

– Ну, давал. И что дальше?

– Значит, должен мне во всем подчиняться. Любое приказание выполнять. Так вот. Я тебе приказываю пойти сейчас к Петракову, во второй отряд, и сказать, будто сдрейфил и в Ведьмин Дом не ходил. И все. И я тебя моментально отпускаю из рабства. На глазах у всей палаты. Ну что, годится?

– Как же я к Петракову пойду, если это вранье? Я ведь и вправду всю ночь там отсидел, как и договаривались.

Серега понимал, что соглашаться нельзя. И даже не потому, что врать противно. Все куда проще. Петраков моментально обо всем разболтает, и весь лагерь узнает. И тогда у Саньки будет полное законное право не отпускать его из рабства. Тогда уже бесполезно кричать, что книжки в Доме не было, что Санька ее заныкал. Как же, ответят. Сам же признался, что в Дом не ходил. И получится – Санька всухую выиграет, а у них с Лехой не останется уже никакого шанса.

Правда, он же собирался втереться к Саньке в доверие, чтобы насчет Лехи выяснить. Значит, надо Саньку слушаться. Но лучше уж послушаться его в чем-нибудь еще. А врать про свою трусость слишком противно. Ничего, перетопчется Санька. И вообще, интересно посмотреть, как он Петракову индейцев отдавать будет.

– Отсидел, не отсидел – меня не колышет, – нетерпеливо ответил Санька, не замечая Серегиных мыслей. – Пойдем к Петракову и скажем. Прямо сейчас.

…Но идти им не пришлось. Петраков явился сам, с двумя друзьями. Высокий, плечистый, с длинными засаленными волосами. Он их не мыл принципиально… Вся троица подошла к крыльцу, на котором сидели Серега с Санькой.

– Ну, Санек, – привет, – процедил Петраков ломающимся баском и протянул ладонь. – Чуешь, за чем пришли?

Голос у него был хриплый и назойливо-веселый. Курит, наверное, подумал Серега. И как это Дуска его не засекла еще?

– Чую, – малость побледнев, отозвался Санька. Он встал и осторожно пожал широченную Петраковскую лапу.

– Этот, что ли, Полосухин? – осведомился Петраков, указывая на Серегу. Санька кивнул.

– Ну и как? – поинтересовался Петраков.

– Сдрейфил он! – тут же зачастил Санька. – Сдрейфил и в тот дом не ходил. До полуночи у забора проторчал, а потом его комары заели, и он в корпус вернулся. Думал, мы все спим, никто не заметит.

– Завянь, Санек, – бросил Петраков. – Завянь и отсохни. У нас ведь какой базар был – не тебя спрашиваем, а его. Тебя, парень, Сергеем звать, что ли? – повернулся он к Сереге.

– Ну, Сергеем, – ответит тот, приглядываясь к Петракову.

– Ну и как, Сережа? Ходил ты в дом с привидениями?

Две пары глаз уставились на него. Черные, веселые Петраковские. И Санькины желтые щелочки, яростно-испуганные, молящие.

Ну что ж, пора отвечать. Интересно, что сейчас будет с Санькой? В обморок грохнется?

– Был я в том доме, – спокойно, растягивая слова, сказал Серега. – Всю ночь там просидел, и никаких привидений там не водится. Только этот козел, Санька, книжку уворовал.

– Вот оно как… – радостно протянул Петраков.

– Врет он все! – яростно закричал Санька. – Он струсил! В дом не пошел, книжку не принес, а сейчас на меня клепает! Мы же с ним условились – он книжку в доказательство приносит.

– Ну, о чем вы там с ним условились, меня не колышет, – злым, свистящим шепотом ответил Петраков. – Это ваш базар. А у нас с тобой все четко схвачено. Так что проспорил, Санечка… Чтоб сразу после завтрака в наш корпус! Усек? И всех индейцев притащишь. Всех до единого. Лично мне в руки, в первую палату. И не вздумай рыпаться. Сам знаешь, чем борзеж кончится. Почки буду плющить. Я это дело уважаю.

– А ты, парень, молоток, – обернулся он к Сереге. – Хвалю за смелость. Ежели что – ко мне приходи. Если этот кент борзеть на тебя вздумает, мы с ним побазарим. Ну все, салют.

Троица удалилась к своему корпусу. И тут же послышался горн на линейку.

– Ну все, Серый, ты доигрался, – тихо сказал Санька. – Такой шанс у тебя был… Теперь запасай слезки.

До обеда проторчали в корпусе. Дуся на линейке объявила: третий отряд отправляется на хоздвор. Какую-то мебель перетаскивать. Но тут же, при этих ее словах, в небе громыхнуло и зарядил плотный, тяжелый дождь. Прервав линейку, Дуся послала дружину в столовую и сама, держа над головой целлофановый пакет, кинулась спасаться от ливня.

Конечно, ни о каком хоздворе не было уже и речи. План работы отряда, что сиротливо висел на стенде в холле, быстренько исправили: «Утро. Тихие игры в помещении…»

Иногда на пару минут дождь прекращался, по потом барабанил с удвоенной силой.

Серега сидел в палате. Ему не хотелось вылезать в холл, где шумел страдающий от тесноты народ. Оттуда, из холла, слышались вопли играющих в чехарду ребят, гневные крики бабки Райки, которая отнюдь не одобряла подобное занятие. Света сидела в своей вожатской и переписывала конспекты мероприятий, а Миша исчез неизвестно куда. Серега подозревал, что в кочегарку к дяде Коле. Туда многие вожатые заходили расслабиться.