Ведьма Страны Туманов - [2]
– Как куда? Они там же и сидят… – Похоже, мальчик категорически не понимал, о чём говорила подруга.
– Они у-уже не все вместе си-сидят… Ра-разве ты не за-замечал?
Юсинь подошла к стопке старых открыток, взяла первую попавшуюся – на ней был улыбающийся кот и надпись: «Твой мурлыка!» Девочка повертела картонку в руках и со вздохом положила на место.
– А вообще, з-знаешь, Милька, я не мо-могу здесь бо-больше прятаться…
Мальчик встал с кресла, вернул книжной башне одну из её прочитанных жительниц и с непонятным выражением посмотрел на Юсю.
У неё было полноватое веснушчатое лицо, оттопыренные уши, зелёные, слегка навыкате глаза и тыквенного цвета волосы, собранные в пучок на макушке. Губы были такими же тонкими, как у отца, а нос таким же курносым, как у матери.
– Что-то случилось? – Мальчик подошёл совсем близко. – Опять папа обидел?
Юсинь опустила голову – и не потому, что Милька, как всегда, был прав, а потому, что не хотела, чтобы он увидел, как сильно она покраснела.
В последнее время подобное происходило всё чаще. Девочка даже всерьёз собиралась хорошенько загореть для маскировки. Желательно – до точно такого же цвета, какой разливался по её щекам при каждом Милькином приближении…
Пожалуй, влюблённость Юси была неизбежна.
Милий – добрый, умный, сердечный, да к тому же единственный мальчик в их провинциальном городке (больше напоминающем деревню), чьё имя так же, как и имя Юсинь, вызывало у всех недоумённую улыбку. Среди Насть, Жень, Кать, Саш имена двух друзей казались инопланетно-странными. Хотя логику матери Милия, назвавшего так сына под натиском чувств, нахлынувших тогда, когда она впервые увидела милое сморщенное личико своего только что появившегося на свет ребёнка, ещё можно понять. Но логику матери Юсинь, выбравшей для своей рыжеволосой и зеленоглазой дочки какое-то китайско-японское имя, постичь было невозможно.
Обычно, когда женщину спрашивали: «Что за странное имя у девочки?» – она отвечала: «Буква «Ю» – моя самая любимая в алфавите, а «синь» – как синее небо». Такое объяснение вызвало много пересудов – и мать Юсинь, вскоре после того, как она нарекла дочку совершенно нерусским именем, за глаза стали называть сумасшедшей… К тому же случалось, что она отвечала невпопад на самые простые вопросы или могла одеться нарочито неряшливо, когда шла по улице… Пугалась каждого звука, а ещё подолгу смотрела в пустоту, словно хотела разглядеть там что-то недоступное человеческому глазу.
«Милька, как же мы дальше будем с тобой дружить?» – подумала Юсинь и украдкой взглянула на банку, стоявшую у окна. В ней вяло барахталась крупная лягушка. Юся тотчас вспомнила момент, когда поняла, что влюбилась.
Они сидели с Милькой у большой мутно-зелёной лужи и ловили головастиков. Удобнее всего это было делать детским пластмассовым ситечком, но на этот раз, отправляясь в лес погулять, друзья забыли его взять. Ловля скользкой мелочи превратилась в настоящий аттракцион. Шустрые головастики утекали сквозь пальцы – они извивались и так умело двигали своими миниатюрными хвостами, что ни одного из них не возможно было удержать дольше секунды. Юсинь смеялась легко и громко, как не смеялась, наверное, несколько недель, а может быть, даже месяцев. Забава под названием «Поймай головастика – вырасти лягушку» обычно нравилась Юсе не настолько, чтобы умирать со смеху, но в тот день в лесу было море весеннего света и пахло какой-то непостижимой радостью…
– Я поймал! – крикнул Милька и показал подруге плотно стиснутый кулак.
– Ты же его се-сейчас ра-раздавишь! – возмутилась Юсинь. – А н-н-ну отдай мне!
– Пожалуйста! Только если он снова выскользнет – чур, я не виноват.
Милька взял Юсину правую руку, вытянул перед собой и, аккуратно вылив в раскрытую ладошку Юсинь извивающегося головастика, тут же закрыл её своими ладошками. Девочка вздрогнула. Несмотря на то что она знала Мильку столько, сколько себя помнила, они никогда не держались за руки, не обнимались, и вообще!.. Они ведь просто – лучшие ДРУЗЬЯ!
Юсинь посмотрела на друга – он был слишком мил даже для своего милого имени – густые, изогнутые брови, несколько родинок на левой щеке, крупный, но благородный нос и чуть вьющиеся русые волосы.
– Ты чего замерла? – спросил Милька, по-прежнему не выпуская руку девочки из своих ладоней. Юся опустила голову, потому что её щёки тогда впервые обожгло красным…
«Хорошо, что ты сразу ни о чём не догадался. Хорошо, что ты не догадываешься ни о чём и сейчас…» – подумала Юсинь и вернулась из своего волнующего воспоминания на чердак заброшенного дома в самой глубине леса – в их тайную с Милькой «избу-читальню».
– Так, значит, тебя всё-таки папа обидел? – переспросил мальчик и в ожидании ответа отошёл на несколько шагов назад, к занавешенному тёмной пыльной тканью окну.
Здесь, на подоконнике, на стопке книг стояла банка с тем самым головастиком, с которого и начала пробуждаться Юськина любовь. Конечно, теперь это был уже не головастик, а большая прожорливая и ленивая лягушка – для неё друзья отловили почти всех жирных мух в округе.
– Нет, се-сегодня он меня не о-обижал, – сказала, наконец, Юсинь. – Да и т-ты же знаешь, что он, если и о-обижает, то не на-нарочно. У него просто ха-характер сложный… – Юся заметно нервничала. – В общем, д-дело не в папе, че-честно…
