Ведьма с серебряной меткой. Книга 1 - [14]

Из-под опущенных ресниц Ксеон увидел, как Дани стоит над ним на коленях, судорожно сжимая и разжимая кулачки. Из-под намотанной цветастой косынки выбился непослушный локон, темно-каштановый, волнистый.

Он протянул руку, легко прикоснулся пальцами к этому локону. На коже осталось ощущение хрупких крыльев бабочки.

— Дани, — выдохнул хрипло.

А потом закрыл глаза и обмяк.

Тишина.

«Ну, давай же, давай, не подведи меня, девочка. Столько старался ведь».

Едва ощутимое дыхание на щеке.

— Ксеон, — позвала она.

Прикосновение худых пальчиков. Погладила по щеке.

— Ксеон! — всхлип.

Он захрипел, давая понять, что еще жив. Схватился за ошейник в попытке оттянуть от шеи. Руки обожгло, прострелило болью до позвоночника.

— Помоги… не могу… больше…

— Да, да… только, пожалуйста, дыши. Не умирай. Не умирай!

Ксеон ощутил неуверенные прикосновения трясущихся пальцев к пряжке. Кажется, Дани охнула.

— Не умирай, — шепнула в лицо, щекоча теплым дыханием, — я тебя люблю.

А потом, дернув, разомкнула застежку.

Скованный Дар рванулся сразу во все стороны, распахивая крылья.

Один миг — и Ксеон уже несся, разрывая слои пространства, в то убежище, куда и планировал отправиться. Ведь из Ависии нет выдачи. Нет!

Глаза он не счел нужным открывать.

Зачем смотреть на то, что осталось от милой белочки?

Глава 3 Верховный инквизитор Рехши

В закрытой ведомственной карете было темно, как в могиле, и так же душно. Сидя в углу кожаного дивана, Аламар откинулся на мягкую спинку, вытянул вперед ноги. Можно было подремать полчаса, пока карета выписывала сложные пируэты, с трудом протискиваясь сквозь узкие улочки старого города. Но, понятное дело, не спалось.

Он слепо таращился в глухую темень. Там, где запахнутые шторы плохо прилегали к дверце, темноту прошила тонкая сизая полоска. Королевство Рехши встречало рассвет, а верховный инквизитор возвращался домой со службы.

Аламар пробовал думать о том, что сейчас он войдет с парадного в свой великолепный особняк, и его будет встречать старая Ньями. Потом он переоденется, снимет, наконец, маску, и будет завтракать в очень просторной и пустой столовой. Мысли рассыпались пеплом, оседая на душе вязкой смоляной горечью. Он хотел представить себе Ньями, благообразную, в накрахмаленном чепце, а перед глазами было совсем другое лицо, перекошенное, почти безумное. Днем раньше Лия Циниат щеголяла туалетами и прическами, и всего лишь одной ночи хватило, чтобы превратить самовлюбленную гордячку в мычащее, ползающее по полу существо.

Надо отдать должное, у нее хватило ума сразу во всем сознаться. В том, что готовила для принца Ксеона особых механоидов с повышенной защитой корпуса. Зачем? Ну, он попросил об одолжении. Знала ли она? Догадывалась, но напрямую ни о чем сказано не было. Чистосердечным признанием, запоздавшим на пять лет, герцогиня надеялась купить себе жизнь. И завыла, заревела в низкие потолочные своды, когда услышала приговор. Лишение жизни через сожжение за государственную измену. Она ползла по полу, цепляясь за штанину, и все выла, выла… Помоги мне, Аламар. У меня дети сиротами останутся. Помогииии… Он едва не увяз в этой мольбе, но вовремя опомнился. Сунул под нос герцогине миниатюру, которую всегда носил в медальоне.

— Твои дети будут ходить по земле. А где мои дети? Вот, они, где сейчас? И в этом есть твоя вина, Лия.

Она разжала пальцы и внезапно умолкла. А он пошел дальше, заполнить все необходимые для казни протоколы.

— Будь ты проклят! — хриплый вопль привычно царапнул слух, — проклят!

Он рассмеялся. Проклят. Нашла чем пугать…

…Карета остановилась. Аламар дождался, пока возница отворит дверцу кареты, и вышел, щурясь на серый свет зимнего утра. На ближайшем дереве надсадно каркала ворона. В лужах таял лед. С затянутого низкими тучами неба сыпалась снежная труха.

— Свободен. Заедешь за мной после полудня, во дворец нужно будет, — процедил Аламар, даже не глядя в сторону парнишки в сером мундире.

Тот кивнул, заторопился, и через несколько мгновений карета тронулась с места и покатилась обратно, к ведомству.

Аламар дошел до боковой калитки, временами оскальзываясь на обледенелой мостовой, снял с правой руки перчатку и приложил ладонь к блюдечку охранного артефакта. Замок щелкнул, и калитка гостеприимно распахнулась.

Дальше, огибая по кругу клумбу, из которой торчали черные и давно уж перемерзшие колючие стебли роз, бежала узкая дорожка, кое-как присыпанная гравием. Примерно на пол пути к дому она ныряла под разросшиеся липы, затем примыкала к широкой дороге, которая вела к дому от больших ворот. Аламар, все еще стоя у калитки, окинул взглядом особняк. Огромный, сложенный из темного кирпича, с черепичной крышей и башенками по углам, этот дом мог бы стать родовым гнездом для многих, очень многих из семейства Нирс. Но не сложилось. Взгляд зацепился за черное пятно гари, покрывшее все левое крыло. В крайней башне даже стекла до сих пор не вставили, все равно туда никто не ходит и никто там не живет…

Вздохнул и пошел по дорожке. Ему мерещился запах горелого мяса в сыром зимнем воздухе.

Ему открыла сама Ньями. Высокая, худая и смуглая, Ньями слишком мало походила на коренных жительниц Рехши. Темные миндалевидные глаза, чуть раскосые, только усиливали впечатление. Впрочем, Ньями привез отец Аламара откуда-то с южных островов, когда сам Аламар еще скакал по особняку на маленькой механоидной лошадке. И с того самого дня Ньями была приставлена к Аламару нянькой.