Ведьма - [2]

Отец расписался с Галей, и жизнь начала потихоньку налаживаться. Дети после нескольких месяцев беспризорного прозябания почувствовали, наконец, материнскую руку. Они были обстираны, накормлены, но о духовной близости с родителями говорить не приходилось. Каждый жил по-своему: глава семейства попивал немного, новая жена его, похоронив стариков, пристрастилась ходить по поминкам да похоронам, на ходу обучаясь премудростям этого ремесла.

Спустя несколько месяцев после скромной свадьбы Галя забеременела, но муж почти насильно заставил её сделать аборт. Последний шанс иметь ребёнка был упущен, и женщина затаила страшную обиду на своего супруга. Затаила злобу, которой суждено было проявиться лишь со временем. Видимо, годы, проведённые в фашистском рабстве, принесли свои плоды. Там она научилась молчать, скрывая недовольство и ненависть. И только потом, когда всё забывалось, можно было мстить обидчику, не привлекая к себе внимания…

Однажды Галя не поладила с одинокой женщиной, жившей этажом ниже. Болтали, будто к той в своё время захаживал её благоверный. Скандала не было, но страсти накалились до предела. Потом соседушки помирились и даже стали подругами. Однако через полгода бывшая любовница отца почему-то заболела. Точный диагноз поставить не смогли, но по ночам из окон обречённой женщины доносились душераздирающие стоны, от которых у тринадцатилетнего Володи стыла кровь в жилах. Тётя Галя ухаживала за несчастной женщиной, носила передачи в больницу, а затем проводила «подругу» в последний путь на городское кладбище.

Нечто подобное случилось с Марией, давней Галиной соперницей, затем с семьёй старого шахтёра, который иногда по пьянке ругался с Галей. А спустя несколько лет мачеха стала регулярно объезжать свою многочисленную родню и знакомых, подолгу не возвращаясь в родные пенаты. Все знали, что она, «добрая женщина», абсолютно бескорыстно помогает ухаживать за больными, и никто не мог заподозрить её в чём-то предосудительном.

4.

Но ничего этого Володя не видел. Он учился в другом городе, лишь изредка навещая родных. Годы учёбы промелькнули, будто радужный сон, и вот дипломированный инженер с молодой беременной женой Лизой вернулся, наконец, к родительскому очагу.

Многое здесь изменилось. Отец вышел на пенсию и пил всё больше. Мачеха с ним не ладила и была всё время в разъездах, младший брат служил в армии, и квартира, некогда полная детского гомона, шума, игрищ, находилась в печальном запустении. Лиза родила девочку, и поначалу ребёнок, кажется, примирил всех. Получив статус деда, глава семейного клана почти перестал пить и с большим усердием помогал ухаживать за девчонкой. Вернулась мачеха, но Лизавета, каким-то необъяснимым материнским чутьём почуяв неладное, не подпускала её к ребёнку. Правда, на словах ничего не было сказано, но жесты, взгляды, случайно обронённые фразы говорили о многом.

Тётя Галя обиделась. У неё не было своих детей, и, конечно, ей хотелось поиграть с малышкой. Несколько коротких стычек определили позиции воюющих сторон, и молчаливая ненависть поселилась в доме. Кончилось тем, что мачеха уехала, не попрощавшись, а отец, находясь в подпитии, своими замечаниями довёл Лизу до слёз. Были пьяные дебоши, разборки с выламыванием закрытых дверей, с вызовом милиции. В общем, кто жил в одном доме с пьющими родителями, тот может себе всё это представить.

Наконец, устав от «боевых действий», ветеран войны отправился к жене в деревню, а когда вернулся, то привёз целый чемодан всевозможных вкусностей – от колбасы до пирогов с капустой. Но Лизавета, то ли из вредности, то ли ещё почему-то - буквально приказала Володе не прикасаться к привезённому. И, как потом выяснилось, она оказалась права. Деревенские подарки глава семейства съел сам, после чего здоровье у него резко пошло на убыль. Но на фоне его регулярных возлияний это никому не показалось странным, никто ничего не заподозрил.

А бывший фронтовик одиноко сидел пьяненький на кухне и нажимал на привезённый из деревни сухой паёк. Обрюзгшее, обросшее щетиной лицо делало его похожим на лешего. Крутившуюся рядом кошку он отбросил ногой, и она, изогнувшись, шипела на него из угла, ожидая подачки и опасаясь приблизиться.

Володя подошёл к отцу, попытался заговорить, но тот только махнул рукой:

- Все вы против меня. Сговорились. Вон, даже Мурка… А что я вам сделал?

- Что сделал? – с нескрываемым возмущением ответил сын. – Ты на себя в зеркало посмотри, на кого ты стал похож? Переругался со всеми, даже с кошкой поцапался. И что теперь?

Помолчав немного, он продолжил уже более миролюбиво:

- Папа, тебе пора браться за ум. Бросай пить и ищи работу. Нельзя так жить! Ты ведь горный инженер, не старик ещё, член Партии. Не пей, не загоняй себя в угол! Иначе – долго не протянешь. Примеров масса. Выходит шахтёр-запылёнщик в пятьдесят лет на пенсию. Пить нельзя – лёгких почти не осталось, а он пьёт. Два-три года такой жизни – и нет человека.

Отец посмотрел невидящими глазами в угол на притихшую кошку, затем сказал доверительно:

- Серафима приходила, твоя покойная мать. Мы ведь с ней тоже не больно ладили. А тут пришла во сне, стала поодаль, смотрит и молчит. Да как смотрит! А мне - ни рукой, ни ногой, ни языком не пошевелить. Постояла, сказала что-то беззвучно, одними губами, повернулась и ушла. За мной приходила. Виноват я перед ней, сильно виноват. Ты не знаешь, но после её смерти меня вытащили из петли, чуть откачали. А сейчас… Ну куда я пойду, кому я, старик, нужен? К тому же, нутро болит невыносимо. От самогона, наверное. Первач на днях пили – градусов шестьдесят. Да и не хочу я больше жить - повидал я на своём веку, надоело всё…