Ведьма полесская - [9]

Рослый, массивного телосложения селянин по кличке Лазбень долго голову не ломал и выдал первое, что взбрело на ум:

— Наверное, спешили куда-то. Вот если б и волчьи следы были, то, знамо дело, от них и убегали.

— Правильно, Лазбень, — с ироничной улыбкой согласился Прохор. — А я вот думаю, что стадо неслось врассыпную, унося ноги всё же от волков. А серые не гнались за кабанами, потому что им не было уже в этом нужды: прихватили всё же разбойники себе добычу. Что ж, в таком разе некогда рассуждать. Двигаемся дальше, а там видно будет.

Пройдя ещё с четверть версты, охотники, наконец обнаружили и волчьи следы. Ещё через несколько десятков шагов следов стало такое множество, что по ним уже трудно было определить картину произошедших здесь событий. Во многих местах снег был окроплён алыми пятнами крови.

Спущенные с поводков собаки возбуждённо рыскали по лесу. Часто останавливаясь и внюхиваясь в следы, они глухо рычали и вздыбливали шерсть на загривках, чуя близкое присутствие зверя.

В воздухе стоял целый букет смешавшихся запахов: мускус диких кабанов сливался с солоноватым запахом псины извечных врагов собак — волков. Из этого тандема рождался и расплывался по лесу трагический, сладковато-приторный запах крови, приводивший охотничьих собак в неистовство. Опыт и инстинкт подсказывали им, что развязка вот-вот наступит. Чувство близкой встречи со зверем распаляло охотничий азарт у своры. И они уже давно могли бы найти этого зверя, будь то кабан или волк — без разницы. Охотничьи собаки, не раз участвовавшие в таких мероприятиях, знали, что и как надо делать. Им это было знакомо, и у них это было заложено в крови самой природой. Но среди прочих запахов, витавших в воздухе, чуткие ноздри улавливали до сих пор незнакомый едкий запах хищника, с которым псам ещё не приходилось сталкиваться. И чутьё подсказывало: зверь опасен.

Вот поэтому, носясь по лесу, собаки всё же не решались удаляться от людей на большое расстояние.

Прохор и молодой Хилькевич осторожно продвигались по лесной чаще. Они держались недалеко друг от друга как, впрочем, и все остальные.

И вот впереди раздался шум схватки охотничьей своры с каким-то зверем. Буквально в тридцати-сорока шагах от охотников слышался злобный лай, рычание и визг. Но из-за деревьев и зарослей почти ничего толком невозможно было разглядеть.

Люди бросились на шум.

— Неужто в медведя вцепились? — на ходу Андрей вопросительно глянул на Прохора.

— Сейчас узнаем.

Буквально продравшись сквозь цепляющиеся ветки, Прохор и Андрей почти одновременно выскочили к месту, где кружился клубок из сцепившихся животных. Вскинутые ружья уже готовы были выплеснуть смертоносный свинец в медведя, но на мушках плясали лишь остервенелые оскалы собак, всей сворой насевших на поверженного в неравной схватке волка.

Подбежавшие мужики начали оттаскивать собак. Войдя в раж, те никак не хотели уступать свою добычу, всё ещё пытавшуюся из последних сил сопротивляться. Вцепившись мёртвой хваткой в одну из собак, изорванный волк словно пытался вцепиться за последний шанс на жизнь.

Вскоре собак оттащили, и на окровавленном снегу остался лежать волк — гроза и хозяин окрестных лесов.

Люди широким кольцом обступили зверя.

— А волк-то — не сеголеток. По всему видать: матёрый. Что ж он так легко дался собакам? — с ноткой сожаления спросил Андрей, глядя на израненного волка.

— Да-а, — тихо протянул Прохор, — такие в вожаках ходят, да, кажись, отгулял казак жизнь свою вольную.

Осмотревшись вокруг и подойдя вплотную к зверю, Прохор уже с уверенностью сказал:

— Не мог он в полную силу за себя постоять. Гляньте, как ноги задние вывернуты, да и следы вон на снегу говорят, что перед этим попало сильно ему по хребтине. И пока непонятно кто его так приголубил — кабан иль медведь. Во всяком случае, заполз бедолага в заросли, надеялся раны зализать да побегать ещё по лесным просторам. Только вот сломанный хребет не залижешь… Собаки прямо-таки выволокли его из убежища. Да-а-а… не повезло тебе, волче.

Люди плотнее обступили истерзанного зверя, и всем собравшимся почему-то вдруг стало жалко умирающего волка. В его угасающих глазах не было больше ни враждебной ярости, ни страха перед окружившими его врагами. На гордой морде истекающего кровью волка отражалось лишь глубокое презрение к лающим победителям.

В народе иногда можно услышать историю о том, как плачут животные, но почти никто никогда этого не видел своими глазами, поэтому все считали такие истории выдумками чудаков. И каково же было потрясение людей, когда все явственно увидели, как из желтых глаз волка на снег упала одна единственная капля. Может это был растаявший снег, а может и слеза — никто с полной уверенностью сказать не мог. Но всем почему-то подумалось, что если это была и слеза, то волк плакал вовсе не от боли и тем более не от страха…

Безмерная печаль в желтых глазах зверя начала медленно, но неотвратимо покрываться пеленою безразличия, которая холодной ладонью закрывала и саму жизнь. Ах, как же не хотелось умирать в самом расцвете сил! До последнего момента в печальных глазах ещё теплилась надежда! Но неумолимая пелена небытия заслонила и эту последнюю искорку, навсегда оставив лишь выражение скорби. Безграничной скорби… Не бегать ему больше по заснеженным полям, не трепетать от охотничьего азарта, не испытать счастья заботы о щенках-малышах. Что ж, оборвалась жизнь волчьего вожака. Не в пору оборвалась! Не успел вволю нагуляться! Слишком смелым и отчаянным был атаман…