Ведьма полесская - [127]

Прохор противился чужой враждебной воле из последних сил. Да, был бы на нём его крестик — и он бы выстоял в этом кошмаре. А так сознание все больше и больше погружалось в черный туман. Разум хоть и тонул в какую-то бездну, но всё же в последние мгновения ясно выдал Прохору самое яркое впечатление его жизни — образ Янинки! А уже через мгновение в остатки рассудка спокойно, жирным ленивым червём влезла мысль: это неизбежный конец! Странно, но страх вдруг пропал, появилось какое-то безразличие, и даже желание, чтобы всё быстрее закончилось…

И вдруг Прохора резко отпустило! Дышать стало легче. Ещё мгновение — и он начал быстро приходить в себя. Тёмная пелена перед глазами постепенно рассеивалась. Немного прояснившимся взором он повёл по сторонам и… что это?! У Прохора волосы на голове зашевелились. Такого потрясения он не испытывал даже в ту роковую ночь на лесной дороге. И было от чего…

Марылька ходила по избе и мурлыкала колыбельные напевы. На руках она носила… их мёртвое дитя. Она вынула из гроба их мёртвого Егорку и, нежно прижимая к себе, напевала ему колыбельную!!! От её ласкового и в то же время странно-безумного взгляда у Прохора стыла в жилах кровь.

Прохору сначала почудилось, что он уже в преисподней и попал в ад. Но тут вдруг отчётливо послышались шаги на пороге. Повернув голову, Прохор, к превеликому своему облегчению, увидел батюшку.

Тоже шокированный жутким зрелищем, священник на некоторое время просто оцепенел у входа. Но потом, опамятовавшись, он вопросительно глянул на Прохора, и, не обмолвившись ни словом, они вдвоём двинулись к Марыле. С огромными усилиями мужчины еле отняли у обезумевшей Марыльки крохотное закоченевшее тельце.

Марылька упорно сопротивлялась и выкрикивала в адрес обидчиков всяческие гадости и что-то вообще непонятное. Затем вдруг, узнав священника, она лучезарно улыбнулась и трепетно обратилась к нему:

— Ой, батюшка, вы здравствуете ещё? Я же прокляла вас. Ну ничего, не переживайте — скоро помрёте.

Голос Марыльки звучал тихо и ласково, и от этого становилось ещё страшнее. Батюшка, нервно бормоча обрывки молитв, стал неистово осенять себя крестным знамением. Прохор в это время укладывал тело сына в гроб. Марылька кинулась к нему и стала неумело помогать.

— Осторожно, осторожно, не разбудите Егорку моего. Нехай трошки поспит, а потом я его покормлю, — нежно приговаривала она.

Прохор с батюшкой опять многозначительно переглянулись, и у обоих проскользнула одинаковая мысль.

— Похоже, свихнулась… — тихо промолвил Прохор. — Марылька, ты знаешь, кто я? — обратившись к жене, осторожно спросил он.

— Конечно же, знаю. Ты у нас часто бывал… — Марылька напряжённо задумалась, подкатив глаза вверх. — Ой, Петром же тебя кличут! И как это я запамятовала? — назвав крутящееся в памяти имя своего батьки, она безмятежно улыбнулась, довольная своей сообразительностью.

— Точно… Помутилась разумом молодица. И, кажись, в самый нужный момент… — вздохнул Прохор, вспомнив, как только что чуть богу душу не отдал. — Уж лучше хай так буде.

— А может, притвор чинит, — усомнился батюшка.

— Вряд ли. Такой вон взгляд, как сейчас у неё, притворно не состроишь.

— Ну, тогда, может быть, и взаправду оно так будет лучше. Да и мне теперь спокойнее будет. Мало ли что взбредёт в помутившуюся голову, — отлегло на сердце у батюшки, не на шутку струхнувшего от предсказания Марыли.

Священник долго читал молитвы, оберегающие от бесов и нечистой силы. И это вместо того, чтобы отпевать усопшего! То ли от воздействия молитв, то ли от истощения сил Марылька в конце концов сдалась и уснула безмятежным сном прямо возле маленького гробика.

Немного порассуждав о Марыле, Прохор и священник неизбежно вернулись к делам земным и неотложным.

— Сына хоронить надобно… И так уж припозднились, — глядя на гробик, горестно заметил Прохор.

— Да, да… конечно, — согласился батюшка и замялся. — Непривычно без людей-то… Надо бы позвать…

— Угу, — кивнул Прохор и, глянув на скрючившуюся у гробика Марылю, добавил: — А её, если что, — в хлев. Там посидит, пока похороним.

— Да уж… Можно и кого-то из мужиков оставить, чтобы приглядели.

Прохор задумчиво глядел на спящую Марылю, а затем, согласно кивнув головой, вышел из хаты.

Похороны… Плакала душа. Плакало сердце. Плакал Прохор. Слёз своих мужских и рыданий не стеснялся, не прятал. Уж слишком много горя и страданий выпало на его долю.

Скорбно шумела листва, прощаясь с Егоркой: не дождался лес преемника заботливого. И спряталось солнце за тучу, не смогло глядеть на смерть детскую, на горе и слёзы людские. Даже небо прослезилось коротким летним дождём. Казалось, сама природа оплакивает безвинно пропавшую младенческую душу, совсем ещё чистую и безгрешную. Всё вокруг было поражено скорбью! И лишь одна молчаливая река виновато несла свои потемневшие воды, а волны, цепляясь за берега, угрюмо урчали в оправдание: «Люди сами во всём виноваты…»

Глава 26

Разбитый и подавленный Прохор медленно плёлся по лесной дороге в сторону Каленкович. Невесёлые думы стаей воронья кружили в сознании. Молодой парень с первой сединой, безвременно появившейся в чёрных кудрях, возвращался в родную батьковскую хату. Возвращался ни с чем…