Ведьма Пачкуля и Ойлимпийские игры в непутевом лесу - [34]
— Но я ведь не участвую в соревнованиях. Какой смысл?
— Нефашно. Ты хотеть остафаться ф форме фсегда? Тогда делай сарядку.
— Оставь меня в покое. Хочу просто поужинать и лечь спать.
— Отлично, — вздохнул Хьюго, пожав плечами. — Дело тфое. Принесу тебе тарелку фкусной ретиски.
— Что? Которая от Шельмы? В клейком желе и сверху горчица?
— Угу.
— Это все, что есть?
— Да.
— Не хочу. Надоели мне овощи, особенно Шельмины. Вот бы сейчас тарелочку скунсовой похлебки. Ой, проговорилась. Вот только не смей нудить по этому поводу, потому что мне наплевать, что ты скажешь.
Пачкуля уткнулась лицом в подушку и притихла.
— Хозяйка? — позвал Хьюго.
— Чего?
— Што-то случилось?
— Да, — рявкнула та в ответ.
Ее голос звучал приглушенно из-за подушки.
— Случилось. Осточертели мне уже эти Ойлимпийские игры. И кто меня только за язык тянул их предлагать! Я-то думала, будет весело. Ты мне все так красиво расписывал. А на деле весельем и не пахнет. Только работа до седьмого пота. Да невкусная еда.
— Но это ше полесно. Ешеднефная нагруска и сдорофая пища.
— Тяжеловато, знаешь ли, с непривычки.
— Но федь это работает! Посмотри, как ты исменилась. Фыглядишь куда лучше. Ты обнофилась, преобрасилась. Пояфилась нофая Пачкуля.
— Старая или новая, я до сих пор только и делала, что готовила мероприятие в одиночку. Надоело. Слишком много дел, и никто не хочет помогать.
— А как ше спортифный комитет?
— Какой еще спортивный комитет? У них в голове одни тренировки, они же теперь спортсмены. Все мысли только о победе.
— Прафильно. Атлеты должны серьезно готофиться, — сказал Хьюго, напрягая свои маленькие мускулы, твердые как сталь.
— Ясно. То-то я смотрю, помощники в последнее время совсем обленились. Даже Грымза перестала притворяться, что помогает. Всучила мне свою тысячу бумажек и унеслась участвовать в этой дурацкой эстафете. А Шельма скачет от меня в мешке, как только завидит, а потом присылает в качестве извинений отвратительную еду. Только я ничем не занята, поэтому должна одна подыскивать место для парковки карет, установки трибун и комментаторской кабинки Скотта. А еще найти ему громкоговоритель и поставить стакан воды. Решить, где разместятся музыканты и съемочная бригада чаровидения. А еще объяснить Фундюку, как судить. Слишком много для меня одной. И хоть кто-нибудь сказал спасибо? Никто.
— Я скашу, — улыбнулся Хьюго. — Огромное тебе спасибо.
— Да, но ты мой помощник. Ты и так обязан это говорить.
— Фсбодрись, — продолжал Хьюго. — Если помнишь, ты долшна фозглафить парад открытия! Феликая честь быть снаменосцем.
— Да знаю я. Поначалу мне было очень даже интересно. До того, как я увидала свой костюм.
— И какой он?
— Белый. Видимо, Шельма меня недолюбливает.
— Да нет же, — успокаивал хозяйку Хьюго. — Хочешь, открою тайну?
— Какую?
— Она попросить Скотта сочинить для тебя особое стихотфорение. Он будет гофорить приятные слофа и поблагодарит тебя за подготофку к Икрам. Скотт прочтет его ф самом конце. Чтобы фее узнали и аплодировали стоя. Будут крупные планы на чаровидении.
— Правда?
Пачкуля откинула с лица подушку.
— Ага. Я слыхать от Дадли. Он просил не рассказыфать тебе. Феть это сюрприз.
— Особое стихотворение, говоришь? — приободрилась Пачкуля. — Ну, это другое дело. Может, меня даже представят как дизайнера медалей? Кстати, они готовы? Если бы я раньше знала, я бы так не расстраивалась.
Тут она широко зевнула.
— Ладно, уже поздно. Пора спать. А то вставать завтра ни свет ни заря. Открытие в десять, но кареты начнут прибывать раньше. А еще надо встретить Скотта, втолковать Фундюку, что к чему, и убедиться, что все готово.
— Хочешь, я приготофлю тепе завтрак?
— Снова редиску в желе?
— Угу.
Пачкуля глубоко вздохнула. Она искренне мечтала о большой порции жаркого и кусочке сдобного пирога от Хьюго на десерт. Но, увы, такое меню осталось в далеком прошлом.
Глава двадцатая
Прошло несколько дней с отъезда любящих родителей Огромы. Для детей великанов, особенно таких продвинутых, как малыш Футы-Нуты, вскормленный крапивным супом, даже один день — срок солидный. Фраза «Боже! Как он вырос!» в данном случае не вполне отображала картину событий.
Огрома не просто вырос. Он увеличился до фантастических размеров! Малыш вытянулся и невероятно расширился. Колыбель его уже не выдерживала, коляска тоже.
Огрома стал ОГРОМНЫМ. Он смотрел на Красавчика с высоты второго этажа. А тот уже даже не помышлял о том, чтобы взять его на руки. Малыш научился ходить. Правда, пока при ходьбе он заметно пошатывался. Шаг вправо, три влево. Иногда он даже пробовал бегать зигзагами.
Еще он научился говорить. Не просто «ДИНЬ-ДИНЬ», «НЕТ», «ИЩЕ» и «МДЯ». Он любит говорить:
— МАЛЫШ ХОЧЕТ ГУЛЯТЬ. ИЩЕ ЛЕКАЙСТВА, ПАЗЯЛЮСЬТА, ПАСИБА.
Себя малыш называл ОГА. Он говорил, что «ОГА ЛЮБИТ НЯНЮ СЮ-СЮ». Слыша это, Красавчик млел от удовольствия.
Однако же следует понимать, что ухаживать за ребенком — это вам не орехи щелкать. Это целая работа. Из-за того, что колыбелька стала слишком мала, Огрома теперь спал с Красавчиком в его кровати. Не очень-то удобно. Красавчик всю ночь лежал, скрючившись на краешке кровати, пытаясь не свалиться на пол. Малыш же спал крепко и безмятежно. В течение дня ребенок вел себя крайне активно, ибо питательный крапивный суп вызывал в нем избыток энергии. Он был в постоянном движении: бегал, скатывался с лестницы, стукался головой, плакал и просил, чтобы его успокоили. А едва затихнув, уже на полной скорости несся к парадной двери и набивал новую шишку о косяк.
